Наоми Френкель - Дикий цветок

Перед несущейся в ночь машиной капитана Рами вставал лунный столб света, а за машиной – столб пыли. В этой сумасшедшей езде исчез из его глаз любой ясный ориентир, и тени тянули его далеко от белых пространств пустыни. Тени каркали голосами ворон. Как это он раньше не слышал этого назойливого карканья? Ведь каркали они и тогда, когда он обнимал малышку. Ворон Коко каркал в пустыне, и заглушил его лишь крик потерянной девственности. Рами, великий специалист по дрессировке, возился на офицерских курсах с вороном, дав ему имя Коко, и ворон, воин среди воинов, прошел всю великую Шестидневную войну на плече Мойшеле в то время, как на плечах Рами покоились руки Адас. Коко, полководец атакующих десантников, вел Мойшеле сквозь пламя и дым, а Рами водил свои руки по телу красавицы. А теперь кричит ворон из глубины теней, несущихся вместе с колесами, кричит своему дрессировщику голосом Мойшеле: «О чем говорить, Рами, пустыня не для того, чтобы дать Тору, а для того, чтобы дать грех».

Руки Рами на руле ослабели, он остановил машину и высунул лицо в пустыню. Ночь ударила его ветром, песком и голосами невидимых, но знакомых существ. Сгула-Метула, Цион Хазизи, Мойшеле и ворон Коко смешали свои голоса в его душе. Глаза искали в этой пустыне оазис, где можно было бы немного отдохнуть, и мираж зеленого луга среди песков возник перед ним. Но это не был оазис, источник живой воды, зеленое дерево, а только куст парнолистника.

Рами зажег сигарету и сделал несколько глубоких затяжек. Мясистые листья парнолистника уже успели впитать в себя ночную росу. Завтра снова раскалится пустыня, куст раскроет листья и сам себя напоит. Но завтра еще далеко, ночь в разгаре, и в этой белой бесконечности невозможно различить между вчера, сегодня и завтра. И все дни Мойшеле будет вещать Рами голосом отца своего Элимелеха: «О чем говорить, Рами, три это число определенного артикля в иврите пред именем Бога, три тянут к тремстам». Они спускались с горы Синай, и когда прошли всего лишь три ступени, остановился командир Мойшеле, чтобы дать право голоса Элимелеху. Кто же еще произнесет слова на горе Господней, если не он? Понятно, что число три ведет к тремстам кругам потустороннего мира. Это рай, обещанный праведникам, а Элимелех – праведник из праведников, царь трехсот прекрасных миров, которые Бог дал праведникам. И Мойшеле остановился на третьей ступени и сказал: «О чем говорить, Рами, пророк Моисей не удостоился обещанного ему рая, ибо искал Бога здесь, в пустыне, и, конечно же, не нашел».

Рами, волнуясь, сделал три глубокие затяжки. Сколько прошло времени с того дня, когда они оба стояли на горе Синай? Не так уж много лет, но это кажется вечностью. На горе Синай они провели свой первый отпуск со всем подразделением после долгих дней тяжелых боев. На вершину поднялись с рассветом, чтобы видеть восход солнца над горой, где Богом была дарована Тора. В кармане каждого был маленький молитвенник, который выдавал военный раввинат всем бойцам на Суэцком канале. Рами держал его, как талисман, который будет беречь его от дурного глаза войны. Мойшеле тоже иногда открывал его в момент восхода солнца, читая утреннюю молитву о живом, вечно существующем Царе, который милосердно вернул ему душу. Чего удивляться тому, что Рами помнит каждое слово молитвы – можно ли забыть такие слова, как «душа» и «милосердие»? Но молитву Мойшеле на горе Синай полосовали орудия на Суэцком канале смутным эхом, как раскаты дальнего грома. Тут же закрыл Мойшеле молитвенник, вложил в карман и коротко провозгласил: «Пошли!» И даже не прошлись по разным местам горы Синай, а спустились по крутым ступеням, и тени их шли перед ними. В пустыне тени не смешиваются одна с другой и не поглощают одна другую, как в любом другом месте. Синай полон отдельных одиноких теней. Одинокий источник, одинокая пальма, одинокое дерево, одинокая скала среди моря плоских камней, одинокий холм на равнине. Одинокий бедуин зачерняет светлое пространство, и у каждого родничка или зеленого пятна одинокий верблюд. Шагает человек в одиночестве через пустыню, и перед ним единственная его одинокая тень.

Глаза Мойшеле тянулись за тенями, скользящими с горы Бога. Иногда тень наклонялась, как будто нашла источник воды в сухих скалах. Иногда тень выпрямлялась, бросала себя навстречу солнцу и сгорала в его пламени. Одна тень отделилась от всех остальных, кочевала между темными утесами и где-то исчезла на горе Господней. Бегали глаза Мойшеле за тенями, душа его парила над незнакомыми землями и оставила гору Господа. Душа его блуждала в чужих краях. Мойшеле ушел из жизни Рами, и не Адас пришла, а Сгула. И она тоже ушла с тенями пустыни, и сейчас неслась на север, навстречу смерти отца в Метуле, и Рами остался один-одинешенек.