Наоми Френкель - Дикий цветок

Тонкий аромат Адас приносит боль его раненой ноге, которая давно зажила. Рами поднимает штанину и видит, что он все еще в синих домашних тапочках Соломона, и рубаха на нем тоже с соломонова плеча. Хорошо, что хотя бы надел армейские брюки, несмотря на то, что буквально сорвался к Адас.

Рами носится в тапочках по комнате, и его решительные движения вызывают острую боль, мгновенно пронзающую бедро раненой ноги. Он пытается осторожно растереть бедро, голень, лодыжку, но шершавые его пальцы не могут успокоить чувствительную кожу: раненая нога продолжает покалывать. Рами подворачивает брючину и видит на ней множество пятен. Все его поездки и обеды отмечены на брюках. Он пытается стереть клейкое пятно повидла, которое трудно смыть водой. Вдруг его одолевает сильнейшее желание выглядеть в этом запущенном доме Адас аккуратным и вычищенным, как майор Мойшеле, и он ударяет по грязным брюкам и поднимает целое облако пыли. Страсть быть чистым не отстает от него, он снимает брюки, чтобы смыть водой из крана в душевой пятно от повидла.

Рами видит себя в трусах перед пустой кроватью Адас, издает короткий горький смешок, пугается и замирает. Пугают его голоса во дворе, отзывающиеся эхом в комнате. Рами, отличнейший следопыт, который различает дальние шорохи, не научился различать движения собственного сердца. Адас проскальзывает мимо него на длинных ногах, и ветер доносит до его лица ее горячее дыхание. Облик ее мерцает словно во сне за его спиной, и шевелюра его в ее руках, и голова его запрокидывается назад, и она прячет лицо в его шевелюру и говорит высоким голосом: «Это хорошо». И вот уже ее тонкие пальцы на его лице и хрупкое тело в его ладонях. Глаза ее смотрят ему в глаза, и цвет ее глаз меняется с освещением: темнота зачерняет их, делая карими, а солнце высвечивает их, и они обретают зеленый оттенок. Она опускает голову, и голос ее становится серьезным: «Чего ты пришел сюда?»

Ведь у них было правило – не встречаться в доме Мойшеле. Маленький домик заперт перед запретной любовью. Рами прячет лицо в темных волосах воображаемой им Адас, и они стоят – голова к голове, и волосы их смешиваются и запутываются.

Прозрачными чувствительными пальцами распутывает Адас клубок и распускает свои длинные пряди, покрывая ими лицо и отделившись от Рами. Он протягивает ей объятия, но она отступает и говорит: «Ты в трусах перед брачным ложем».

Голос Адас звенит в пустой комнате, ее горячее дыхание касается его лица. Веки ее тяжелеют и опускаются на глаза. Тонкие синие жилки дрожат по всему ее прозрачному телу. Длинные ресницы накладывают серые тени на бледное лицо. В потоке льющихся вдоль ее узкого тела волос она похожа на птицу, печальную и прекрасную.

По неслышному, но ощутимому повелению ее воображаемого облика, Рами надевает брюки. Отрывается и падает пуговица, и Рами ее не поднимает. Ветер протягивает между цветными подушками тень оливковой ветви. Перед лицом Рами возникают высокие точеные ноги Адас, и тянут за собой тропинки с полей в пустую постель.

Раскаленные тропинки жаркого лета сбегаются к белой лошадке по имени Розинька – под навес. Рами сидит верхом на Розиньке, а она упрямо стоит перед навесом, и сдвинуть ее невозможно, ни палкой, ни морковью. Лошадка испускает долгое ржание, и голос Аврума отвечает ей из лабиринта кактусов: «Я уже иду, старуха!» Он тут же выходит, и лицо его морщинисто и колюче, как странное растение. Обнимаются старый человек со старой лошадкой, и оба улыбаются. Рами спрыгивает с лошади, стоит в стороне, прислонившись к стволу рожкового дерева, от которого идет горячий запах заходящего солнца, и наблюдает за встречей Аврума с Розинькой в этот предзакатный час. Аврум выпускает дым сигареты в ноздри лошади, та протестует качанием головы и получает одобрительный шлепок по заду. Розинька задирает белый хвост, и приплясывает задними ногами, Аврум угощает ее печеньем. Шершавым и влажным языком она очищает его сухую ладонь, и пена стекает между ее жующими зубами – и сверкающие капли падают изо рта Аврума. Рами может поклясться, что видел старую лошадь и старого холостяка подмигивающими друг другу. Услышав призыв Аврума – «Желательно, чтобы ты сделал что-нибудь полезное!» – Рами отрывается от ствола рожкового дерева.

Аврум вытаскивает клещей из ушей Розиньки и кладет их в руку Рами, который затем давит их. И после каждого раздавленного клеща, Аврум спрашивает Рами, уверен ли он, что убил еще одного беса. Этих черных гадов сопровождают в последний путь рассказы Аврума о давних днях и родословной белой Розиньки, которая не знала жеребца и не родила жеребенка. На ней завершается поколение белых лошадей. Старая Розинька шестидесятых годов – четвертое поколение после молодой Розиньки двадцатых. Та Розинька, красавица, был первой леди Нес-Цио-ны. Молодой Аврум изъездил верхом на ней всю страну. От Нес-Ционы на юге до засушливой северной долины. Добрался Аврум до кибуца, влюбился в сухую землю, и остался здесь еще и потому, что не мог расстаться с белой красавицей, которую продал кибуцу. И тут низенький Аврум, выращивающий диковинные растения, стал родоначальником династии белых лошадей. Аврум, ответственный за то, чтобы «плодились и размножались», хлопает по шее старую Розиньку и говорит маленькому Рами с грустью: «Она последняя».