Наоми Френкель - Дикий цветок

«Прощай!»

«Погоди».

«Не иди со мной».

«Что с тобой снова?»

«Только не иди со мной».

«Ты мне еще должна историю».

«Покончили с историями».

«Но мы же договорились».

«Покончили с договорами».

Она бежит по узким проходам между горами мусора, тень ее мелькает перед Ювалем еще какое-то мгновение и исчезает. Он стоит около лодки, опустив голову и всматриваясь в камуфляжную сеть. Чего вдруг Адас взъелась на него, и печаль вернулась к ней? Размытое эхо веселого хохота донеслось из глубины строения. Это было эхо тела Адас в душе Юваля. Она, может, и не смеялась, но тело ее смеялось в его руках, нервы и мышцы ее ликовали, и даже в наивысший момент чувства он глядел ей в глаза и видел в них радость. Даже в темноте угла видел ее смеющееся лицо.

Поднимает Юваль полотенце над головой, крутит его быстрыми движениями в воздухе, и кричит громким голосом в глубину строения:

«История наша еще не закончилась!»

Стены возвращают эхом его голос. Голубка воркует между железом и светлячок на катке мерцает. Юваль ловит его и держит на ладони: ведь, так или иначе, только самцы мерцают ночью.

Ветер вздыхает во вьющихся по стене растениях, стучится в молчаливое окно. Жасмин обнимает маленький дом, и оливковое дерево петляет кончиками ветвей по стене. Ветер шелестит в его кроне, продувает холм, на котором Мойшеле построил дом для Адас, поднимает пыль, которая покрывает кусты роз у входа. Луна побледнела, звезды погасли, облака плывут в небе, сереют и рассеиваются к утру. Мягкий свет колышется у безмолвного окна. «Адас!» – произносится имя и звенит под окном, смешиваясь с шумом ветра. Почему оклик слышится как сигнал тревоги? Пришел друг. Рами хоронится под деревом, у окна. Голос его замолкает и погружается в серые сумерки, как тень, исчезающая во тьме ночи, и глаза его напряженно всматриваются в окно. Рами прижимает лицо к стеклу. Не слышно даже намека на дыхание, и нет признака, что Адас его слышит. Темная пустота вызывает беспокойство. Рами открывает дверь, которая оказывается незамкнутой, и взгляд его блуждает по мебели, и останавливается на кресле Элимелеха. Это он, Рами, помогал Мойшеле тащить это тяжелое кресло из дома Амалии и Соломона сюда, в новый дом, где все сверкало, кроме этого истрепанного старого кресла, – в гнездо любви, готовое к свадьбе Адас и Мойшеле. Тогда в этом кресле вздыхал Рами и сказал Мойшеле:

«Это кресло сюда не подходит».

«Адас хочет, чтобы оно здесь было».

«Так и быть, пусть стоит здесь».

Старое кресло рассказывает давно завершившуюся историю. Адас ушла в чужую постель, а Мойшеле откочевал в чужой мир. Только кресло Элимелеха стоит на месте, как верный солдат, который не оставляет боевую позицию. Дряхлое кресло не обновлялось ни в какой сезон, и ни по какой моде. Обивка стерлась, но ни разу не менялась на новую.

Рами включает свет, и комната становится еще более пустой. Запустение чувствуется в жилище Адас и Мойшеле, некогда таком ухоженном. В тонкой стеклянной вазе увядает роза и роняет алые лепестки на стол. Недокуренная сигарета валяется на полу. Красивый медный поднос весь в зеленых пятнах плесени. На скамеечке, у кровати, стакан, наполовину наполненный желтым соком, в котором утонула муха. Адас всегда педантично относится к чистоте и порядку в доме, и запущенный дом говорит о стесненности ее души. Может, она вообще уже здесь не живет? Мысль – как проблеск надежды. Рами оглядывает покрытую пылью мебель. На ключе в дверце шкафа висит открытая сумка. Кошелек показывает Рами денежные банкноты. Он сует нос в эту коричневую сумку, находит платок, пахнущий знакомыми ему духами. Иллюзия, что Адас перешла жить в другое место, исчезает. Сидит Рами в кресле Элимелеха и ждет ее возвращения.

Запах особых духов Адас исходит и от старого кресла, ползет, как ядовитая змея в травах на вершине горы. Мысли Рами уносятся к юноше, который шел по следам змеи. Зеленые травы были высоки в те весенние дни. Он родился в месяце Ияр, под знаком весны, и звезда его светит в эти дни. Звезда в облике гадюки. Рами поймал ее, схватив сзади, и, стоя на выступе скалы, вертел змеей над головой на виду всей долины. Он – герой, заставивший сдаться гадюку и выжавший яд пальцами. С извивающейся в воздухе гадюкой извивалось воображение Рами, и он видел себя покорителем вершин, переплывающим реки, путешественником по дальним странам, пересекающим границы, добирающимся до неба. Верхом на гадюке он странствовал между звездами, и, покрывшись плащом облаков и туманов, выступал против самого Бога. С этих заоблачных высот и необозримых пространств Рами вернулся в кибуц, спустился по крутому склону, перешел узкую долину, держа гадюку над головой, как трофей, который он принесет домой. Отец бросился на гадюку и убил ее. Отец лишил его мужской силы, убив гадюку. Месть убитой гадюки преследует Рами все годы. Адас извлекла прекрасные духи из змеиного яда, изгоняющего всякую мечту и надежду, яда змея, первородного греха. Адас дала в его руки яблоко раздора, которое превратило дружбу во вражду. Мойшеле уехал в чужие страны, Адас ушла к чужому мужчине, и он, Рами, явился к чужой девушке, которая понесла от него. Как это пришло ему в голову искать освобождения своей души у Адас? Что он еще сделает в эту всеразрушающую ночь? Что еще предпримет в эти разорванные на части часы воспоминаний? Даже в эту ночь, сидя в старом кресле Элимелеха, он издает глубокий вздох, который не изменился со времен жениха Мойшеле до времени жениха Рами.