Софья Могилевская - Марка страны Гонделупы

— Как ты не понимаешь? — немного мягче продолжал Петрик. — Когда люди почти во втором классе, им нельзя в бантиках…

А маме так хотелось! Она уже распределила, какой кому: красный в белую полоску Опанасу, Петрику голубой клетчатый, а Кирилке нежно-зеленый с чуть заметными синими квадратиками.

— Правда, — сказала она немного разочарованно, — я забыла, вы уже большие… Ну, ладно, пусть не нужно галстуков…

И она бросила на свой столик эти пестрые шелковые лоскуты. При этом у нее стали такие огорченные глаза!

— Нехай будут банты! — вдруг проговорил Опанас и решительно подошел к маме, сгибая шею, благоухающую туалетным мылом. — Нехай, Петрик, а?

— Ты думаешь? — проговорил Петрик, мечтательно перебирая пальцами галстук. — Разве это ничего, когда во втором — еще в бантиках?

— Так мы ж в первом, — тихонько пискнул Кирилка, — только в первом…

Затем им всем троим было разрешено смочить волосы одеколоном и причесаться папиной головной щеткой.

— Можете взять тот одеколон, где осталась половинка, — сказала мама, выходя из комнаты, — там «Крымская фиалка», очень нежный запах.

— Якая такая фиалка? — воскликнул Опанас, хватая рукой флакон. — Тот чи тот?

— Тот, — сказал Петрик и тут же закричал: — другой, другой…

Но было уже поздно. Половина содержимого флакона оказалась на Опанасовых волосах.

— Что ж теперь будет? — изумленно прошептал Петрик. — Это же глицерин «Велюр» для смягчения рук.

— А нехай «Велюр»! — беззаботно воскликнул Опанас и, схватив головную щетку, провел по волосам. И неожиданно его жесткий торчащий ежик улегся в сверкающий парикмахерский пробор.

— Якой гарненький хлопчик! — прошептал он, любуясь собой в зеркало.

Немедленно вторая половина глицерина была опрокинута на макушки Петрика и Кирилки. И когда мама вернулась обратно в спальню, дело было сделано. Все трое предстали перед ней, сверкая глицериновыми волосами.

— Мальчики, — оторопев, закричала она, — что с вашими волосами? Вы с ума сошли?!

Они хотели ей объяснить все по порядку, но не успели. В передней раздался звонок, и вся тройка, толкаясь, бросилась открывать.

Наконец-то он вернулся с машиной, Кирилкин папа!

После ожесточенной схватки Петрику все же первому удалось отомкнуть замок.

— Ну что, достали? — крикнул он, распахивая дверь. — «Эмма» или «ЗИС»?

В дверях стоял мрачный и хмурый Лева Михайлов, ученик третьего класса «Б».

Все четверо застыли, безмолвно разглядывая друг друга, а Лева топтался в дверях, не решаясь войти в дом.

Это было очень неприятное и долгое молчание.

Наконец Петрик вежливо сказал:

— Заходи.

Но тут же поспешно прибавил:

— Только мы прямо сейчас уезжаем в театр.

Лева сделал два шага вперед и холодно сказал, обращаясь к одному Петрику:

— Мне нужно с тобой переговорить.

— Тебе со мной? — удивленно переспросил Петрик, при этом он бросил быстрый и немного смущенный взгляд на мальчиков.

Но Кирилка и Опанас стояли с видом полнейшего безразличия, будто они видели Леву впервые.

— Да, с тобой, — повторил Лева, — только без них…

Он небрежно, по своей всегдашней привычке, кивнул на мальчиков.

— Мы все товарищи, — заливаясь румянцем, тихо сказал Петрик, — можно при них…

— Тогда как хочешь, — сказал Лева и, протягивая прозрачный пакетик с марками, прибавил: — Возьми обратно…

Петрик широко открыл глаза.

— Зачем? — прошептал он. — Разве ты…

— Бери, бери, — ехидно сказал Опанас, — раз дают — бери. А то обидится.

— А то обидится, — тихонько поддакнул Кирилка и насмешливо хихикнул.

Лева с ненавистью посмотрел на обоих. Ух, с каким удовольствием он бы их отдул!

Но пока он сделал вид, будто и не замечает их, и, снова обращаясь к Петрику, сказал:

— Если ты не хочешь…

Но Петрик не дал ему окончить фразу.

— Ну что, достали? — закричал он, с сияющим лицом бросаясь куда-то мимо Левы к двери. — «Эмма» или «ЗИС»?

— Грузовик! — весело ответил Кирилкин отец, входя в переднюю. — Пятитонный грузовик! Ох, какие вы шикарные! Чем это вы напомадились?

— «Велюром» для смягчения рук… «Эмма» или «ЗИС»? — скороговоркой выпалил Петрик.

— Грузовик!

— Я говорил, что будет грузовик! — заорал Опанас. — Я говорил…

И они все бросились к вешалке за своими шубами, шапками и калошами.

О Леве все забыли. Он стоял одиноко, далекий всей этой веселой хлопотливой суетне, протягивая прозрачный пакетик с марками.

И почему-то он не уходил. Что его держало в этом доме?