Софья Могилевская - Марка страны Гонделупы

И потому Опанас ни капельки не удивился, когда из открытой двери автобуса, мимо которой он пробегал, раздался отчаянный вопль Петрика:

— Опанас, Опанас, полезай сюда!

И Опанас ни капельки не удивился, когда из тех же открытых дверей автобуса протянулась чья-то рука и почти на ходу втащила его в машину. Его не удивило и то, что в автобусе оказались Петрика мама и новый знакомый с Севера. Его не удивило и то, что Петрик, розовый от возбуждения, кричал:

— Нашелся… Только что нашелся! На вокзале. Нам звонили из милиции…

Нет, в такой день, как сегодняшний, разве что-нибудь могло удивить Опанаса? Ничто! Решительно ничто!

А Кирилка тем временем снова шагал по шоссе. Только теперь уже не на вокзал, а с вокзала. И снова рядом с ним трусил Тяпа, веселый и жизнерадостный, забывший про все свои обиды и огорчения и даже про разбитый при падении из вагона нос.

Они только что встретились, эти два участника северной экспедиции, и оба, безмерно счастливые новой встречей, побежали обратно в поселок.

— Понимаешь, — тихонько шептал Кирилка, — я только посмотрел на часы и сразу все вспомнил… Все-все сразу. И как я мог раньше забыть? И тогда я скорей побежал к забору и как раз увидел тебя за калиткой…

В ответ на эти слова Тяпа подпрыгнул чуть ли не на полметра выше своей головы и, блаженно взвизгнув, на лету поцеловал Кирилку куда-то в шарф…

— И как я мог забыть? — удивленно пищал Кирилка. — Как я мог забыть, когда раньше я про все помнил?

При этом он попробовал всплеснуть руками. Но в правой был тяжелый портфель, и ничего не получилось. Он лишь вопросительно посмотрел на Тяпу и по привычке вздохнул.

Тяпа был полон таким восторгом, что ему было совершенно все равно, помнил ли о чем-нибудь Кирилка или им забыто все на свете. Он просто крутился волчком вокруг Кирилкиных ног.

Ах, если бы у него был хвост! Тот хвост, который потерян еще в дни младенчества… Уж он показал бы и Кирилке и всему миру, как выражают свои чувства любящие и преданные души.

— Помни, Тяпа, — продолжал шептать Кирилка, — если уж дрались вместе, значит нужно вместе в пионерскую комнату. Идем скорей…

Он ускорил шаги. И Тяпа затрусил быстрее.

А тяжелый солнечный шар уже медленно падал вниз, и нестерпимо розовый дождь его косых лучей лился на землю.

И на заводскую кирпичную трубу, которая казалась совсем близкой, но была еще очень далеко, тоже струился этот теплый розовый ливень…

И на пустое шоссе, ровное и прямое, как линейка, падали розовые капли заката…

И даже большой голубой автобус, который мчался из поселка к вокзалу, был весь обрызган этим пламенным дождем закатных лучей и казался какого-то сказочного сиренево-розового цвета. Он мчался грузно, разбрасывая весенние лужи и оглашая воздух хриплыми гудками.

Мальчик и щенок посторонились, пропуская машину, но брызгами их все же обдало с ног до головы.

— Ух! — закричал Кирилка и погрозил вслед кулаком, а Тяпа вызывающе залаял.

Потом они пошли дальше, а Кирилка сказал, рассматривая маленький бронзовый кружочек, вынутый из кармана:

— Вот наша копейка! Только одна… А если б было еще девятнадцать, мы бы сели в автобус. Ты когда-нибудь ездил, Тяпа?

Но Тяпа почему-то не спешил с ответом. Это было даже странно. Он не бросился Кирилке под ноги. И не взвизгнул. И не запрыгал. И вообще ничем не выразил своего мнения. Тяпы попросту не было возле Кирилки.

— Тяпа, где ты? — тревожно воскликнул Кирилка.

Тяпа несся, болтая ушами и оглашая воздух ликующим лаем, туда, где на самой середке шоссе почему-то неподвижно стоял автобус…

А навстречу Тяпе бежали…

Кирилка взволнованно потер ладошкой лоб, будто не в силах был понять того, что перед ним происходит.

— Но кто же другой может бежать прямо по лужам так, что брызги летят выше головы, кто другой, кроме Опанаса?!

А за ним? Ну, разумеется, Петрик! Это он снял шапку и, как саблей, крутит ею над головой. А ушки его, освещенные солнцем, пылают, будто два маленьких алых фонарика. И он кричит восторженно и громко:

— Кирилка, ура! Это я тебя первый увидел…

И с ними Петрика мама в своей меховой серенькой шубке бежит навстречу ему, Кирилке, и что-то кричит. И машет ему рукой.

А четвертый? Кто же четвертый?

Быть может, волшебный розовый дождь ослепил его?

Кто этот невысокий человек в таких странных мохнатых сапогах? И в такой шапке с длинными ушами? И почему у него такие глаза, будто он сейчас заплачет, или засмеется, или сделает то и другое разом?..