Дочка сельсоветского председателя — Наташа, непоседливая, как коза, по наущению Андрея Андреевича ходила на все деревенские вечеринки и посиделки и скучно рассказывала о том, сколько мяса, молока и яиц можно купить за деньги, которые они, несознательная молодежь, тратят на водку. Тут же Наташа точно сообщала посмеивающимся парням, сколько в этом самом мясе заключено всяких полезных веществ.
Ещё один член комсомола — Володька Всесвятский — попытался было выводить какие-то свои особые сорта груш и яблок, но Андрей Андреевич объяснил ему, что это — селекционная работа и ею должны заниматься научные учреждения.
Нет, скучно было учиться Великим Братьям у сухаря Гули! Только и радости — забраться в Гнездо Горного Дракона, спрятаться за толстыми стенами, зажечь костерок и сидеть, сидеть всю ночь напролет, слушая книжку про немыслимо храброго революционера Камо.
Как-то вечером Кирька пришел домой взъерошенный, радостный, помял на ходу бока Сашку:
— Пляши, Шурка! Колхоз устраивать будем!
— Это еще что за колхоз? — хмуро поинтересовался средний брат.
С этого дня редкий час в семье Смолиных обходился без споров. Кирька сердился, бушевал, доказывал брату Гришке, что в колхозе будет райская жизнь, не сразу, конечно, но будет.
Григорий трепал реденькую мальчишескую бородку, дымил махоркой и язвительно улыбался:
— Копил, копил, да чёрта и купил!
— Кулак ты, Гришка! — огорченно говорил Кирька и вздыхал. — Тебе не у Смолина родиться бы, а у Мортасова.
Отец понимал выгоду колхоза и не прочь был вступить в него. Но пугало: что скажет село? Не станут ли пальцем тыкать в старика? Да и страшно было начинать новое на закате лет.
Дед Терентий — ему шел уже восьмой десяток — в споры не мешался: пусть сын решает.
Кирька, не дожидаясь решения брата, вступил в колхоз. Роман Ильич выделил сыну часть хозяйства, но сам в артель не пошёл.
Гришка наотрез отказался идти в «голхоз».
…В мае тридцать первого года Сашок окончил начальную школу. Роман Ильич справил по этому случаю небольшой семейный праздник, на котором, кроме своих, были Лёшка Балашов, Ванька Косой и Октябрина. А на другой день Роман Ильич внезапно для семьи, объявил, что он и Александр уезжают в город. Кирька сразу насупился, зло посмотрел на отца, глухо спросил:
— От колхоза бежишь, батя?
— Нет, — твердо сказал отец, — не бегу, Кирька. Отвезу Сашка в город учиться и вернусь. Тогда и в колхоз пойду.
…На станции, пока отец прощался с сыновьями и дочерьми, с дедом Терентием, с кумовьями и просто с добрыми людьми, Сашок заспешил в сторонку, где ждали его Лёшка Балашов, Ванька Косой и хмурый Мишка Губкин.
Великие Братья молчали. Только Мишка, казалось, жевал застрявшие во рту слова и никак не мог этого сделать.
Наконец, Лёшка неловко обнял Сашка и сказал ему, глядя прямо в глаза:
— Не забудешь?
— Нет. Не позабуду.
— Клятву, говорю, не позабудешь?
— Нет.
— А то смотри, — грустно улыбнулся Лёшка, — позор и презрение тебе до гробовой доски.
Тут раздался свисток подходящего паровоза — и все заторопились.
Сашок быстро обнял Лёшку и Ваньку Косого, поцеловался с ними, пожал руку Мишке Губкину и бросился за отцом, к вагонам.
Паровоз запыхтел, покрылся паром и, сильно дернув вагоны, покатился по рельсам.
Сашок взволнованно прилепился к стеклу, что-то закричал Лёшке, бегущему рядом с вагоном, помахал рукой. Неожиданно к его горлу подкатил какой-то ком, сдавил дыхание, и Сашок, закашлявшись до слёз, устало подошёл к скамье, на которой уже раскладывал небольшие узлы отец.
А поезд, всё набирая и набирая ход, увозил Сашка в далекие неизвестные дали, в непонятный город.
Вёдро — ясная, тёплая погода.