Марк Гроссман - Земля родная

«Я б за версту узнал лихие,
Все видящие до конца,
Его упрямые, сухие
Глаза бывалого бойца.
Его глаза, в которых порох
Патронов, запертых в стволе;
Его ладони, на которых
Мозоли в масле и золе;
Его высокий лоб в морщинах,
В пыли дорог, в дыму лесов,
В бою отросшую щетину
Его прокуренных усов;
Его отчаянную смелость,
Втройне святую оттого,
Что на войне ему хотелось
Работы — больше ничего,
Работы до седьмого пота,
До сладкой устали в груди.
А эта мирная работа
Далеко где-то, впереди…»
Я так писал давно когда-то
В бою про нашего солдата,
Я сам солдатом этим был.
Я той поры не позабыл.
Мы в двадцать лет — в штыки ходили,
Мы в двадцать пять — в траншеях жили,
Нас в лапах тискала война,
Без нас бледны от напряженья
Трудились жены в дни сраженья,
И не на нас за то вина!
Нет, не на нас, на мирных людях,
Проклятье матерей и вдов
За взрывы бомб, за рев орудий,
За кровь недальних тех годов!
Нет, не на нас за это время,
А на других лежит ответ,
Мы знаем их — паучье семя,
Сожрать готовых целый свет.
Они и нынче, яму вырыв,
Хотят весь мир в нее столкнуть,
Но злобным выкрикам банкиров
Теперь людей не обмануть!
Мне нужен мир. За время боя,
Когда я только боем жил,
Я не досеял, не достроил,
Я многих дел не довершил.
Мне все доделать это нужно,
Мне нужен мир на все года
Для слов любви, для песни дружбы,
Для новых планов и труда
Без опасений и оглядки,
Что принесет опять войну,
И горьким именем «солдатка»
Вновь назовут мою жену.
Мне нужен мир не оттого, что
Я стал с военных лет слабей,
Мой опыт прочен, штык отточен,
Я верен Родине своей.
— Народам — мир! А войнам — войны!
Сплотиться люди все должны,
Чтоб жить спокойной и достойной,
Счастливой жизнью — без войны.

Я сиротой осталась в лихолетье —
В суровые, голодные года.
И что такое вечность и бессмертье,
Понять не в силах я была тогда.
И даже в дни Великого Прощанья
В смятенном сердце не могла вместить
Скрепленного присягой обещанья,
Что Ленин жив и вечно будет жить.
Лишь вникнув в мудрость ленинского слова,
Узнав, как верен партии народ,
Я увидала Ленина — живого! —
На сотни лет смотрящего вперед…

Что было здесь? Угрюмые болота,
Осинник тощий, желтые пески…
Случалось, только в пору обмолота
Мы были с хлебом.
Помнят старики:
Покров проводишь и — топор за пояс.
Казенный лес бескраен и высок.
А нет — живи себе, не беспокоясь,
Живи вольготно — зубы на замок.

Посмотришь: дети на одной картошке,
Жена по снегу чуть не босиком.
И думы гаснут, словно свет в окошке.
Завыл бы тут, да проку мало в том.

Придет весна, и снова едешь в поле.
Зари короче под телегой сон.
Во славу божью наживай мозоли
Да слушай ночью комариный звон.

Пускай рубаха выбелена солью,
И пальцы рук порой не разогнуть,
Но все ж, открывшись летнему приволью
Сама собой отрадней дышит грудь.

И даже поле с тощими хлебами
Приятней в час погожей тишины,
Когда леса наполнены грибами,
Когда болота выводков полны.

Здесь прежде много было всякой птицы,
Насчет охоты — лучше не сыскать.
Недаром часто — даже из столицы —
Сюда любили гости приезжать.

Однажды, помню, прибывают трое.
Куда пойти им без проводника?
И вот они зовут меня с собою.
День потерять — беда не велика.

Пошел. Гурьбой шагаем по отавам,
О том, о сем толкуем не спеша.
Хлеба, как будто вымокшие, справа,
А слева — кочки, дудки камыша.

Почти что слышно, как дрожат осины,
Шуршит осока, злятся комары.
Усталый пахарь подкрепляет силы,
Под свежий стог забравшись от жары.

А рядом с ним, постреливая паром,
Котел с водой висит на тагане.
И потных кляч стреноженная пара
Под оводами бьется в стороне.

— Труды огромны, а плоды ничтожны, —
Заметил спутник, обратясь ко мне.
А я сказал:
— Иначе невозможно:
Земля такая в нашей стороне…