До чего же страшно в ночном лесу!
Будто чудовища сказочные, стоят ели, пялят на тебя глаза, не живые — человечьи, а чёрные чугунные очи. А сосны-то, сосны! Великанами встали, бороды спутанные опустили на груди в древних кольчугах, дремлют настороженно. Вот-вот тебя за волосы схватят, поднимут к самому небу, прошипят в лицо:
— Зачем, несмышлёныш, в царство наше пожаловал?!
Страшно! Страшно, а идти надо, к полянке Четыре Сердца, к сосне Кровавая Клятва, к дуплу, где ждёт тебя Приказ Великих Братьев.
Идёт мальчишка, маленький, коренастый, спотыкается. Русые мягкие волосы то и дело на чёрные глаза падают, видеть мешают. Сердце стучит так, что всем вокруг, небось, слышно.
Скорее до полянки добраться бы! Муторно.
И чего ноги заплетаются? Кинжал и Маска спешить велят. Надо спешить.
Шёл, шёл Сашок по тропинке, вдруг загремел лес, захохотал:
— Ох-кха-кха-кха-кха! Ух-кха-кха-кха-кха!
У Сашка сердце в пятки провалилось и стучит, колотится в пятках, будто норовит выскочить наружу и умчаться в избу, где тихонько горит светлячок керосиновый, где бормочет во сне и военные приказы отдаёт дедушка Терентий, где дружно похрапывают отец с матерью, старшие братья и сестры.
Прижался Сашок к дереву, не дышит.
— Чего смеёшься, идол?!
А «идол» крыльями прошелестел, да и был таков — нету его.
«Никак, сыч? Ох, боязно!».
Вот и полянка Четыре Сердца. Свет луны, как снятое молоко, на траве расплёскан, ни одна веточка на сосне под названием Кровавая Клятва не дрогнет. Может, и не на земле это вовсе? Может, унесла Сашка нечистая сила за тридевять земель, в царство Кощея бессмертного?
А чей-то голос в уши шепчет:
— Иди, Великий Брат, и возьми Приказ Братьев твоих. Возьми и выполни его.
Подошёл Сашок к сосне, руку в дупло запустил. Вот он — Приказ!
Только хотел бумажку прочесть, кинулась на Сашка нечистая сила, от земли оторвала, к самому лицу своему бородатому придвинула:
— Ты чего, щенок, делаешь тут?!
Сжал зубы Сашок, глаза зажмурил, в кулаке Приказ смял: «Режь — ничего не скажу!».
— В лес, говорю, зачем ушёл, дурачина этакий?!
Приоткрыл один глаз Сашок, посмотрел:
«Господи, никак батя? Он! Выследил!».
— Марш домой, бродяга беспутный! В избе скажешь!
При отце идти по лесу даже весело. Ни чудовищ никаких, ни богатырей, ни силы нечистой. Стоят деревья чёрные. А какими же им быть в полночь-то? И верно: у страха глаза, что плошки, а не видят ни крошки!
Вошли в избу. Дед Терентий на печи сидит, молча на внука взглядывает, мать заплаканные глаза вытирает, братья и сестры шушукаются.
— Вот привёл Соловья-разбойника, — говорит отец. — Сказывай матери, зачем в лес ходил?
Стоит Сашок, молчит, в пол смотрит. Приказ Великих Братьев ещё по дороге за щёку спрятал. Не потеряет. И молчать будет: не больно-то разговоришься, коли рот забит.
— Так не скажешь? Сиди тогда всю ночь в сарае!
Мать за Сашка заступиться хотела, отец только прикрикнул:
— Не мешайся, Настя! Это наше — мужское дело.
Запер отец Сашка в сарае, здоровенным замком дверь прищёлкнул, ушёл.
Сидел Сашок, сидел даже холодно стало. Промяться бы маленько надо.
Крыша в сарае соломенная, дыр много: проплешинки лунные на земляном полу высвечены.
Достал Сашок из-за щеки бумажку мокрую, развернул осторожно, подставил под жидкий свет. Цел Приказ! Все буквы видно. Не зря уговор был — простым карандашом Приказы писать.
На листе Маска нарисована и Кинжал рядом — знак Великих Братьев.
На бумажке написано:
«Приказ Великому Брату Смолину.
С получением сего пойди вызови из избы Геньку Муртасова, по прозвищу Гнилая Груша, и набей ему морду. Пусть знает, язва, как в чужой огород лазить!
Великие Братья Лёшка, Иван Косой и Мишка. 12-го дня, мая месяца, 1927 года».
Чуть не заплакал со зла Сашок: как Приказ выполнишь, когда замок пудовый на двери висит? Не выполнить нельзя — Клятву нарушишь. А за это — позор и презрение до гробовой доски, как о том уговор был.
Ходит Сашок по сараю, слёзы на глазах утирает, что сделать — не придумает.
А в это время на крыше — шур-шур: ползёт кто-то. Вот одна дырка в соломе сразу чёрной сделалась: лёг кто-то и на него, Сашка, глядит.
Читать дальше