Юлия Шифрина - Я — хорошая девочка

И уже ничего не хочу: ни на фронт, ни милосердной сестрой, ни на поезд. Ничего.

Вагоны вздрагивают и плывут в темноте. Я тяжело подымаюсь, захожу в вокзал. У женщины на коленях спит светловолосая девочка с измятой красной ленточкой.

Я вся в грязи. Голова тяжелая, и я укладываюсь на клетчатый пол, поодаль от людей.

Дрожа от страха, сырости, я вспоминаю о пальто. Ведь оно было со мной. Потеряла! А может быть, его не было? Я забываюсь в дремоте. И сразу вижу маму. Молодая, красивая, как Соня, она что-то ласково шепчет мне. Вся в белом.

— Мамочка! — прижимаюсь я к ней. — Наконец-то! Я измучилась без тебя! Прости меня за все. Но без тебя никто меня не любит… Не уходи, мама, я с тобой!..

— Встань, тебе холодно!

— Нет, мне жарко!

Мама удобно укладывает меня на протянутые руки и несет, несет. Приятно покачиваюсь. Затем покачивание усиливается. Голове даже больно. Открываю глаза. Передо мной женщина в белом халате. Она трясет меня. Я вскакиваю. С трудом соображаю, где я. Рядом с женщиной стоит рабочий с винтовкой.

— Я — тетя Катя, — улыбается женщина. — А ты кто?

— Я еду на фронт. Левко без меня уехал…

— Так, ясно! Встань! Эка ты грязная. Идем, обмоешься.

Я не спрашиваю — куда. Меня трясет. Зубы выбивают дробь. Идем и идем.

Входим в длинное здание с высокой оградой. Чистая, светлая передняя.

Тетя Катя исчезает за какой-то дверью. Брезжит рассвет. Стою занемевшая, полусонная. Из одной комнаты выбегает девочка с русыми косичками, в одной рубашке. Увидя меня, девочка останавливается, трет глаза, затем смотрит опять и неожиданно покатывается со смеху.

Через несколько минут из той же комнаты просовываются несколько девчачьих головок, и все они, весело смеясь, прячутся. Это надо мной. Куда бы мне деться? Как же тут жить, когда уже смеются? И куда пропала тетя Катя? Может быть, мне вернуться на вокзал?

Я прохожу дальше. Вот на дверях написано: «Дежурная». Я останавливаюсь. Рядом с дверью над полотенцем зеркало в деревянной раме. Вглядываюсь и обмираю: неужели это я? Лицо в полосках грязи. А волосы! Стоят дыбом! Слепленные грязью. В них солома, бумажки, подсолнечная шелуха. Шея грязная, длинная.

Дольше я не могу себя рассматривать. Подальше от людей! Я делаю шаг. Затем уже бегу к выходной двери… Но меня окликает тетя Катя. Она идет почему-то мне навстречу.

Так я вхожу в детский дом.

Через десять дней я — чистая, причесанная, в сером туальденоровом платье с белым воротничком — учу новеньких заправлять койки гладко, без единой складочки, без бугорочка, чистить до блеска ботинки и правильно стричь ногти. Чищу зубы и делаю гимнастику.

Сегодня мне директор сказал, что написали домой. Хотя я здесь недолго, но мне кажется, что я давно, всегда. Может быть, меня отправят домой. Мне кажется, что вся жизнь до детдома была только сном — так все далеко ушло. И наша пыльная улочка с маленьким флигельком во дворе, и семейная фотография над пузатым сундуком, и покореженный дуб на пустыре. Как будто никогда не было грустных глаз мамы, сгорбленной возле букваря фигуры отца, поездки на войну с Левко.

И при воспоминании об этом мне стыдно, что я одета вроде барышни, имею простыни. Каждый раз дают две и наволочку. Мне вдруг хочется сбросить платье, сдать простыни и помчаться домой.

Идет время. Проходят месяцы. Как-то меня зовут к директору.

Я испуганно открываю дверь. И на мгновение обмираю. За столом сидят папа и Соня. Они поднимаются. Соня бросается ко мне первая. Прижимает, целует меня и снова слегка отстраняет.

— Папа, посмотри, какая девица вымахала! — кричит Соня, не стыдясь директора. В глазах у нее слезы.

Отец целуется со мной и продолжает разговор с директором.

— Такая история! Кто бы мог подумать. Все двести пар ботинок покупает казна? И одежду тоже? Где же берутся такие деньги? А мы привезли ей ботинки. Конечно, не новые…

Я тащу Соню в спальню. Показать свою кровать, на которой сплю только я одна. Из-под матраца вытаскиваю мешочек с хлебом.

— Что это у тебя?

— Я откладываю хлеб домой. Сушу его.

Из мешочка видна пушистая зелень.

— Испорчены, — горестно поникаю я.

— Это ничего. Мы теперь больше получаем. И дают каждый день. Все сыты.

В спальню вбегает мальчик.

— Почему ты не вышла на дежурство? — строго начал он и осекся.

Я смущенно и виновато объясняю:

— Это моя сестра приехала. И отец… Он разговаривает с директором, — немножко хвастаюсь я.

И, встретившись с улыбчивым взглядом Сони, он говорит: