Юлия Шифрина - Я — хорошая девочка

Все в жизни становится по-другому. Вот во дворе мы с детьми Златы ведем хоровод. Мы приседаем, поднимаемся, раздвигаем и сужаем круг:

Идет мимо двора квартирная хозяйка. Раздается ее зычный голос:

— Ну, как вам это нравится? Мать умерла, а она играет и поет. Она всегда была такой дрянью…

Я съеживаюсь, как от удара, размыкаю руки и, опустив голову, выхожу из круга. Ребята жалостливо смотрят на меня.

Выбегает соседка Злата.

— Холера на твою голову! — набрасывается она на хозяйку. — Господи милосердный, тебе бы дожить до такой радости, как у этой девчонки! Обрадовалась, что можно дитё обидеть. Царя и то убрали, а она до сих пор тут командует…

Теперь Злату остановить невозможно.

Собираются люди. Я сажусь на камень, свертываюсь, кладу подбородок на колени и горько плачу.

В доме холодно и неуютно. Ходим в пальто. Озябшими руками собираю уголь, но домой приношу его очень мало. Дома за хозяйку — Лея. Она прячет хлеб и выдает его маленькими кусочками. Нет обеда. Если достанут хлеб или другую еду, тогда быстро садятся за стол.

Соня не приходит до поздней ночи. Кончатся классы — работают мастерские. Папа говорит: «Не школа, а кузница». Кончатся мастерские — учатся старики и взрослые. Называются ликбезами.

Абрам уехал в какое-то «распоряжение».

В это утро я чищу ложки. Как научилась у хозяйки. Тут я вижу кусок хлеба, завернутый во что-то белое. Все внутри заныло. Я не хочу весь. Маленький кусочек.

Выхожу на улицу, но больше ни о чем не могу думать. Играю, а сама решаю: как только Лея выйдет во двор, побегу и отломлю самую крошечку. Нет, лучше отрежу, чтоб не заметно.

Вот Лея во дворе. Я — шмыг в кухню. Хватаю ножик. Только касаюсь хлеба, как на меня обрушиваются удары по чем попало!

— Проклятая девчонка! На всю семью получила. Порази тебя гром!

Вырываюсь из рук Леи и выбегаю из комнаты. Я знаю, куда мне бежать. К Таньке. Или к Левко. Здесь уже меня не могут побить. Я бегу в порыве горького раскаяния. К своему единственному теперь пристанищу.

Но Тани дома нет. Я бросаюсь к Левко. Он выслушивает меня и говорит:

— Один ход, шпарим на фронт. А то и вправду война прикончится, и нам тогда как? Я буду стрелять. Ты будешь милосердной сестрой. Абрама разыщем.

Я боюсь быть милосердной сестрой и молчу. А Левко продолжает:

— А уж харч там знатный. Только пойду к Архипу Ивановичу зараз, кое-чего вызнаю, а завтра чуть свет выходим.

Успокоенная, я вечером пробираюсь в дом.

Отец ласково говорит:

— На столе кулеш. Садись, кушай.

Жадно, придерживая тарелку, глотаю остывший кулеш. Острая жалость прокрадывается к сердцу. Дома кажется так хорошо, но для меня это потеряно навсегда.

Засыпая, слышу плач Леи:

— Ох, папа, Соня! Грех какой: сиротку побила.

Ко мне подходит Соня, касается рукой моей головы. Я отдергиваю голову, в то же время испытываю горькую любовь к этим милым, теплым рукам. Я заливаюсь слезами. Пусть еще больше жалеют меня. Уйду на фронт. Вернусь с крестом на косынке и с полной сумкой знатного солдатского харча. Жаль только, что нет мамы. Что никогда не будет. А она так мне нужна. И мама уже не увидит меня милосердной сестрой. Никакую не увидит. Так для чего же тогда все?

Утром в калитку заглядывает Левко. Вид у него решительный, губы строго поджаты.

— Я, наверно, не пойду. Жаль папу, Соню…

— Ну, тогда и нечего голову мне морочить. Без тебя хватит мне милосердных сестров.

Этого я не могу допустить. И я уныло плетусь за ним. Взять из дома нечего. Только старое пальто. Оно такое тяжеленное.

— Ну, чего ты тащишься? Лучше тебе сразу ворочаться.

Наш городок уже далеко-далеко. Я хочу есть, и как-то тяжело в голове.

К станции мы подходим вечером. Где-то пыхтит поезд. Вместе с другими мы бежим по маленькому перрону, перескакиваем через лежащих людей.

— Где эшелон на фронт? — спрашивает Левко, и его голос тонет в тяжелом шуме.

Я сразу теряю испуганное лицо Левко. Кругом бегут, толкаются, кричат. Никто ничего не отвечает. Навстречу, рассекая толпу, бежит красноармеец с котелком:

— Не знаете, есть тут кипяток?

Незлобливо отвечает впереди женский голос:

— Как же, наготовили тут для вас кипяток с чаями.

Я бегу вместе со всеми. Что-то кричу и я. Стоит эшелон. Фыркает и оглушающе ревет паровоз.

Люди бегут к вагонам, карабкаются, цепляются, падают. Я вместе со всеми. Но, отброшенная, оттесненная толпой, сваливаюсь в черную жирную лужу.