Лев Квин: Озорники [1959 год]

Но где-то глубоко внутри по-прежнему сидело неотзязное беспокойство. Липкие, вымазанные в сладости руки Дима в тот раз отмыл под краном. Но от того, что он ощущал сейчас, никак нельзя было избавиться. И если бы не мысль о велосипеде, то он, наверное, уже сожалел бы об этой злосчастной пятерке.

…Утром Сережка встретил Диму угодливо-нахальной улыбкой.

— Как спалось? — спросил он, заговорщически подмигивая.

— Отстань! — неожиданно резко сказал Дима и сунул ему под нос кулак.

Сережка, трусливо заморгав ресницами, отодвинулся на другой конец парты.

На уроке географии Степанида Андреевна первым долгом посмотрела, как учился класс во время ее болезни. Щуря близорукие глаза, она водила пальцем по журналу:

— Иванов — четверка… Так, хорошо. Нартов — двойка? Что ж это ты, Дима, а? Ведь у тебя опять в четверти тройка будет… Подготовься хорошенько сегодня, а завтра я тебя спрошу по всему материалу.

Учительница снова склонилась над журналом. Дима нетерпеливо ждал. Сейчас она увидит пятерку, сейчас…

— Николаев — пятерка, — с ноткой удивления в голосе произнесла Степанида Андреевна. — Вот уж чего не ждала, того не ждала. Молодец, Николаев!.. Нахорошев — четверка. Паутов — тройка…

У Николаева пятерка? Это новость. Ведь его, кажется, уже давно не вызывали… А почему Степанида Андреевна не сказала про Димкину пятерку? Неужели все раскрылось? Не может быть! Просто она не заметила. Надо ей сказать.

Ой! Нартов, Николаев… Ведь их фамилии стоят в журнале совсем рядом. Неужели… Не мог он впопыхах поставить пятерку на клетку ниже?

Дима обернулся. Белобрысый Николаев сидел с растерянным видом и усиленно тер лоб, открывая и закрывая рот, словно рыба, выброшенная на берег. Дима прямо подпрыгнул от досады. Надо же было идти на такой риск из-за Николаева! Тот, наверное, сейчас никак не может сообразить, откуда ему привалило это бесплатное счастье.

Точно! Он поставил пятерку Николаеву. И велосипед снова ставился под большой вопрос. Как он еще завтра ответит Степаниде Андреевне!

Но удивительное дело: беспокойство, которое сейчас овладело Димой, было совсем иного рода: волнующее, азартное, боевое.

На следующий день урок географии был последним. Степанида Андреевна опросила несколько учеников, потом стала говорить о том, какие походы проведет летом школьный кружок юных туристов.

Дима юлой вертелся на парте. Когда же она его вызовет? Ведь уже скоро конец урока.

Но Степанида Андреевна так его и не вызвала. Когда прозвенел звонок, Дима подошел к учительскому столику.

— Степанида Андреевна, вы сказали, что спросите меня.

Учительница что-то писала в журнале и ответила, даже не взглянув на Диму:

— Нет, Нартов, не буду. У тебя и так выходит четверка. Пятерка-то ведь твоя, а не Николаева. Я вчера оставила дома очки и сослепу не разглядела… А ты чего скромничаешь? — Она подняла голову и улыбнулась, прищурив добродушные серые глаза, окруженные множеством мелких морщинок. — Сказал бы мне. И преподавателя поправить не грех, если он ошибается. Так ведь?

— Так, — промямлил Дима.

Он помолчал немного, обождал, пока учительница сложила в портфель разбросанные по столу книги, а затем сказал нерешительно:

— Может быть, все-таки спросите, Степанида Андреевна? Я всю ночь готовился.

— Всю ночь? — Степанида Андреевна внимательно взглянула на Диму. — Что ты вдруг такой прилежный стал?.. У тебя, правда, двойка есть, но зато две пятерки. — Учительница снова раскрыла журнал. — Вот, посмотри.

Дима отвел глаза в сторону. «Молчи! Молчи! Молчи!» — упорно и отчаянно твердил в нем кто-то тоненьким голоском, похожим на голос Сережки Нахорошева.

Вчера он бы промолчал. Но сегодня уже не мог.

— Одна пятерка не моя, Степанида Андреевна, — уныло произнес Дима и вздохнул не то печально, не то облегченно.

— Не твоя? Как так не твоя? — Учительница вытащила из футляра очки. — Которая не твоя? Вот эта — тоненькая? А как она сюда попала?

Дима молчал.

— Выходит, сама прилетела… — сказала Степанида Андреевна после небольшой паузы и обмакнула перо в чернильницу. — Ну, это дело поправимое… Раз она не твоя, то мы ее…

Она зачеркнула пятерку жирной чертой, тщательно промакнула и захлопнула журнал.

— Вот и все, — сказала учительница, вставая.

— Так вы меня не спросите?

— А зачем? У тебя пятерка и двойка, значит, в четверти будет твердая тройка… Нет, нет, Дима, даже и не проси! Хватило же у тебя мужества от незаслуженного отказаться, так вот сумей теперь принять то, что сам заработал… Ну, пошли, пошли, — заторопила Степанида Андреевна. — А то тетя Нюра сейчас нас с тобой выгонит.