Лев Квин: Озорники [1959 год]

— Ты не говори ничего. А хватятся — выдумай что-нибудь. Скажи, что хулиганы отняли, или воры украли, или еще что… Ну?.. А, что там! Я ему по дружбе одолжение делаю, чтобы его имя в музее было, а он еще брыкается. Не хочешь, как хочешь.

Андрей положил монету обратно в карманчик и захлопнул книгу.

— Подожди! — взмолился Павлик. — Я же не сказал, что не хочу.

— Тогда беги скорей за фотиком… И еще котенка вашего прихвати.

— Котенка? — Павлик остановился на пороге. — Музу?

— Не знаю, Муза или как… Ну того, мохнатого. Я его научу с нашим псом из одной чашки есть. Вот потеха будет… Да что ты на меня уставился? Что тебе, для друга котенка какого-то жаль?..

Павлик вихрем влетел на пятый этаж и нажал кнопку звонка. Подпрыгивая от нетерпения, дождался, пока за дверью раздалось знакомое неторопливое шарканье и крикнул:

— Открой, бабушка, это я.

Бабушке перевалило за семьдесят. Голова совсем седая, лицо все в морщинах. Но она была еще бодрой и подвижной. Вот только на пятый этаж бабушке стало очень трудно подниматься и она все время сидела дома. Днем ей было скучно: Павлик в школе, мама и папа на работе. Читать нельзя, вышивать тоже — глаза подводят. Единственное развлечение — это радио. Как включит бабушка репродуктор в шесть часов утра, так и не выключает до самой ночи. Слушает все передачи подряд: последние известия, спортивную хронику, пионерскую зорьку, советы молодым хозяйкам, симфонии, концерты-загадки, объявления.

Но ведь репродуктор — собеседник неважный. Сам-то он говорит целый день без умолку, а вот попробуй ему что-нибудь сказать! И ничего нет удивительного, что бабушка делилась новостями со всеми, кто заходил в квартиру, будь то Павлик, почтальон или контролер «Водосвета».

— Новость-то какая, новость. «Динамо» — «Спартак — два-один, — бодро сообщала бабушка, едва успев открыть дверь. — Бобров забил два мяча. Синявский сказал, что это были… как их… Классические углы. А вот Иванов опять пробил мимо пустых ворот — подумать только! И как его в команде терпят…

Но с тех пор, как в доме появился котенок Муза, бабушке больше не приходилось томиться в ожидании слушателей. Муза прекрасно восполняла все недостатки репродуктора. Она внимательно слушала бабушку, негромко мурлыча, и лишь изредка требовала подлить молока в свою тарелочку в углу кухни.

Бабушка была очень довольна:

— Все-таки живая душа в доме. Вы все уходите, а я с ней говорю и не скучно.

Вот почему Павлик почувствовал некоторую неловкость, когда он, опустив в карман пальто фотоаппарат «Смену», схватил Музу и сунул за пазуху. Но тут же он успокоил себя тем, что завтра раздобудет для бабушки другую кошку, даже еще получше, и побежал к Андрею.

Андрей не сразу отдал монету. Придирчиво осмотрел фотоаппарат, проверил спуск, все выдержки. Потом потащил Музу в другую комнату — знакомить с Тарзаном, бесхвостым глупым псом, величиной с теленка. Знакомство началось с того, что Тарзан бросился на Музу с громким лаем. Котенок фыркнул, царапнул Андрея, вырвался из его рук и мгновенно забрался на верх книжного шкафа. Отсюда он, жалобно мяукая, с укором поглядывал на Павлика.

— Ах, ты так! — вскричал разъяренный Андрей. — Я тебе покажу царапаться!

Он побежал на кухню за метлой. У Павлика сжалось сердце.

— Не бей ее! Она же не виновата.

— А ты не вмешивайся! Моя кошка!..

Павлик ушел от Андрея с тяжелой душой. Правда, в кармане лежала римская монета, но досталась она дорогой ценой. Дома бабушка ищет, наверное, Музу. Ходит по всем комнатам, кряхтя, заглядывает под кровати. «Кис-кис-кис…» А Музы нет. И не будет. Он ее продал. Продал в рабство, — почему-то пришло ему в голову. Как в «Хижине дяди Тома» негров продавали… И фотоаппарата тоже больше нет…

Музей был еще открыт. Павлик приободрился. В конце концов он ведь не для себя выменял эту монету. Он принесет ее в дар музею. Монету поместят в витрину, чтобы все видели. А рядом положат бумажку: «Сестерций. Старинная римская монета. Передана в дар музею учеником четвертого класса 27-й школы Павлом Малышевым». Точь-в-точь, как у Саши.

Сторож, к которому Павлик обратился, послал его на второй этаж. Павлик, робея, постучал в дверь с надписью «Директор».

— Я принес дар! — выпалил он, едва войдя в комнату. — Сестерций. Вот!

Пожилой мужчина, сидевший за столом у окна, улыбаясь, посмотрел на Павлика.

— Дар принес, говоришь? Отлично, отлично… Но только, молодой человек, это ведь не сестерций, — сказал он, принимая монету. — Сестерций гораздо меньше.