Лев Израилевич Квин
Семьдесят неизвестных
Конец Николаевской западни
Вернулся я в тот раз из поездки под вечер, солнышко уже висело над бором. По пути в гараж остановил свой «газик» возле совхозной конторы — накладные в бухгалтерию отдать. Смотрю, у доски объявлений двое наших шофёров. Разговаривают громко, руками разводят.
— Что, — спрашиваю, — за шум, а драки нету?
— А вот почитай, Михалыч, приказ, сам пошумишь. Тебе тут тоже подарочек подбросили.
Отошёл я на шаг — глаза у меня ещё хорошие, но издалека лучше видят. Читаю: прикрепить к передовым шофёрам совхоза учащихся средней школы для прохождения водительской практики. И ко мне тоже прикрепить, — правду сказали ребята. Какого-то Б. Кротова.
Вот какой подарочек, думаю. Ну нет! Отлетит от меня сейчас этот самый Б. Кротов на четвёртой скорости.
И прямым ходом к директору:
— Слушай, Иван Викентьевич, я тебя вот уже скоро двадцать лет знаю, и ты меня — не меньше. Скажи, нянькой в детском саду я никогда не числился?
Вижу, понял меня директор; он у нас догадливый.
— Нет, Михалыч, не припомню такого случая.
— Точно?
Улыбается:
— Могу справку дать.
— Так вот, Иван Викентьевич, был я рядовым тружеником баранки, им и останусь. Ехать куда — пожалуйста! Везти что угодно — изволь! Чтобы отказ от меня — не было ещё такого случая. А нянькой не работал никогда и не буду. От этого уволь и чижиков мне не подбрасывай.
— А ты их хоть видел? Разговаривал?
— И не думал. Делать мне нечего!
— Ох, Михалыч, — качает он головой, — упрям ты бываешь — трактором с места не сдвинуть.
— Какой есть.
— Ладно. Пиши!
— Что писать?
— Отказ пиши, по всей форме. Заявление на имя директора совхоза, на моё то есть. Так, мол, и так. По причине загруженности на работе или ещё там что-нибудь обучать практиканта Б. Кротова не имею возможности.
Дал он мне лист бумаги, сел я тут же за его стол, написал, что требовалось, и ушёл довольный: от чижика-то отбоярился! Вроде бы тут и точка. Но так получилось, что с этой точки всё только и началось.
На другой день решил я «газиком» своим как следует подзаняться. Из рейса трудного всё-таки, да и потом давно уже срок техобслуживания минул. Прошприцевать, масло в моторе сменить…
Пришёл в гараж, а там меня уже телефонограмма ждёт: к десяти утра явиться в полной боевой за путевым листом. Рейс опять предстоит: из предгорьев Алтая сено прессованное везти. В оба конца — девятьсот километров.
Я к завгару:
— Только что из поездки, ты же знаешь. Меня не жалеешь — машину пожалей. Где же ей с человеком равняться!
— А что я могу? — руками разводит. — Личное распоряжение директора совхоза.
— Так ты другого пошли. Почему именно меня?
— Персонально тебя приказано.
Ох, думаю, Иван Викентьевич, не забыл ты мне вчерашнее!
И отказаться неловко: сам ведь говорил, что никогда от меня отказа не было.
Заправил машину на скорую руку — и в контору. Ровно в десять, как сказано, — опаздывать не люблю.
Захожу, докладываю по всем правилам, как в армии:
— Товарищ директор совхоза, водитель такой-то к поездке готов.
А он и говорит:
— Слушай, Михалыч, я тебя двадцать лет знаю, и ты меня — не меньше. Скажи, мелочной мстительности за мной никогда не водилось?
— До сих пор, Иван Викентьевич, не замечалось за тобой такое.
— Точно? — улыбается.
— Могу справку дать, — говорю.
— Так-вот, ты и эту поездку за месть не считай. А посылаю я тебя потому, что знаю: лучшего шофёра не найти нам для этого дела. С кормами худо. Прошлый год сам знаешь какой был: еле до весны дотянули. Нынче опять сушь великая, все травы повыгорели. И когда ещё дожди пойдут… Нужен аварийный запас: коровёнок поддержать.
— Разве эти три тонны выручат?
— На пару-тройку деньков хватит. А там колонна с лесом пойдёт — мы и её в горы за сеном.
— Что ж, надо так надо.
— Может, кого захватишь сено грузить? Да и мало ли что. Дорога не ближняя.
Ох, и хитрый ты, думаю, Иван Викентьевич! Но и я тебя не дурнее. Чижика с собой возьму: пусть сидит, машину караулит, пока я щами в чайной заправлюсь. Но баранки он у меня не увидит. Так и вернётся несолоно хлебавши.
Читать дальше