Лев Квин: Семьдесят неизвестных

Но Марина не уходила.

— Надо отправить телеграмму, Степан Сергеевич, — настаивала она с упорством отчаяния.

— Убирайся-ка ты отсюда прямым ходом! — вскричал выведенный из себя Ковшов. — Сказано — нет!

Нет?.. Этот смешной старый Марков пошёл ей навстречу. Он считает её честным человеком. А она…

Нет, если сейчас уступить Ковшову, — значит, кончено. Если есть вообще какая-нибудь граница, дальше которой нельзя идти, то вот она, эта граница, — здесь!

Снова отпечатав на машинке текст телеграммы, Марина понесла её на подпись директору завода. Может быть, удастся обойти Ковшова.

— А почему я? — удивлённо посмотрел на неё директор. — Есть же начальник отдела.

Знает уже, что Ковшов приехал!

— Он не хочет.

— Странно… Он не хочет подписывать, а вы несёте ко мне?

— Иван Васильевич, если вы не подпишете… Если вы не подпишете…

У Марины дрожали губы.

— Что случилось?.. Что вы молчите?.. Ну-ка, садитесь сюда. Выкладывайте, что произошло…

Больше часа просидела Марина у директора завода. Несколько раз в кабинет заходила секретарша, напоминала, что директору надо ехать в горисполком, но он только нетерпеливо отмахивался.

А когда Марина ушла, неся в вытянутой руке, как боевое знамя, подписанную директором телеграмму, он вызвал секретаря и сказал:

— Позвоните в горисполком и сообщите, что я приеду позже. И вызовите ко мне Ковшова. Немедленно!

Ковшов вернулся от директора после конца рабочего дня. В отделе снабжения уже никого не было. Одна Марина возилась с бумагами: она решила дождаться начальника отдела.

Ковшов остановился напротив неё и, заложив руки за спину, долго стоял и молчал. Марина не решалась поднять голову.

— Так, — процедил сквозь зубы Ковшов. — Так… Значит, жаловаться, кляузничать… На меня… Значит, всё, что я для тебя сделал, побоку. Так…

Он бросал в неё слова, словно тяжёлые камни.

— Ой, зачем вы так говорите, Степан Сергеевич!

— Значит, всё побоку, — продолжал он с едва сдерживаемой яростью. — Значит, змею в отделе пригрел…

Чем дольше он говорил, тем смелее смотрела Марина ему в глаза. Он так неправ, так вопиюще неправ!

— И ты думаешь, что тебе всё сойдёт с рук? — говорил Ковшов, наклонив голову и чуть покачиваясь. — Ты меня ещё плохо знаешь. Придавлю ногтем — и нет тебя.

Грузно ступая, он прошёл к себе.

— Хромченко! — почти сразу же раздался оттуда его голос.

Марина вошла в кабинет. Ковшов сидел за письменным столом и тяжело дышал, держась за грудь.

— Вам плохо, Степан Сергеевич? — кинулась она к нему.

Он остановил её движением руки.

— Я позвал вас, Хромченко, чтобы сообщить о новом назначении, — официальным тоном произнёс Ковшов. — Вы хорошо поработали за время моего отсутствия. С завтрашнего дня я хочу вас назначить начальником группы химикатов. Пасечник переводится в другую группу. Директор завода… Директор не возражает… Согласны? Подумайте, Хромченко. Очень ответственная должность. Чуть недосмотрели — и завод останавливается. По вашей вине. Понимаете, чем это пахнет — остановка завода по вашей вине?

В глазах начальника отдела Марина прочла вызов и предостережение.

Отказаться? Ведь поскользнёшься — пощады не будет…

Нет, нельзя! Дело не в ней, не в нём, не в их отношениях. Главное — завод.

Марина глубоко вздохнула:

— Понимаю, Степан Сергеевич… Я согласна. Можно идти?

Марина повернулась и вышла из кабинета, почти физически ощущая на затылке тяжёлый, сверлящий взгляд.

Выпада́ — куски, оставшиеся от кройки.

Достаточно! (англ.).

Хорошо (англ.).