Мара Будовская - Вечер в Муристане

Она заметила, как разбирая солдатский огромный рюкзачище, который раньше в армии называли «чимидан», а сейчас — «кидбэг», он скорым движением упрятал в ящик стола коробочку, обитую красным бархатом. Поэтому сегодня будет ее заслуженная победа, к которой она шла долгие годы. И не будет Катерины, проклятия последних лет, подруги его русского детства.

В самые тяжелые дни войны, сидя у телевизора и внимая новостям, она постоянно спрашивала себя, а что если Нати не вернется? И поняла, что испытает огромное облегчение. Удивилась этой мысли, отогнала ее, но не изгнала вовсе. Поэтому с жестокой мечтательностью представляла себе, как сегодня Нати подарит ей кольцо и сделает предложение, а она отвергнет его при всем честном народе. Она даже придумала фразу: «Не хочу, чтобы ты продолжал портить мне жизнь. Достаточно с меня, что ты испоганил мне молодость». Понимала, что не решится на это, но помечтать–то можно?

Вот подъехал и «Вольво» папаши Ломброзо. Вышли Изабелла с Ионатаном, Якопо повозился в машине и тоже вышел. Изабелла, загорелая, в белом воздушном платье — вечная невеста, ей бы в шоферы Бориса Левитина, ступила несколько шажков по щелястому деревянному настилу и внезапно остановилась. Достала из изящной сумочки крошечный попискивающий мобильник, открыла его, ответила. Как была, в белом платье, села на усыпанный песком настил. Ломброзо подскочил к ней, вынул из ладони мобильник, поговорил, взял Ионатана за руку, потащил за собой вверх по ступеням.

Гая ощутила, как в диафрагму кто–то бьет теннисными мячиками. Так было, когда бабушка умерла, когда старшего брата ранило в Газе, когда с ней самой случился выкидыш на гастролях в Японии.

— Звонили из Тель — Ашомера. — сказал запыхавшийся Якопо. — Нати разбился на машине. Сейчас его оперируют. Мы с Беллой поедем, а ты тут сверни вечер и пригляди, пожалуйста, за малым.

Он сунул в ее руку руку сына, вовсе не маленького, уже пятнадцатилетнего. Тот было рыпнулся: «Я с вами!», но у Якопо не забалуешь. Так и остался он, рука в руке с Гаей. Гая даже не подумала о том, что ее самое тоже не берут с собой в больницу, как мальчишку Ионатана. Она думала о своей вине.

Гости поняли, что праздновать нечего, тихо поели и разошлись. Гая принялась названивать супругам Ломброзо, но они отключили мобильники. Тогда она отвезла мальчишку к своей матери. Та расстроилась, или сделала вид, что расстроена. Мальчику предложила ужин, постель и компьютер. Ионатан вцепился в ноутбук и принялся искать сообщение об аварии в последних новостях. Гая помыкалась в гостиной, а затем, сказав матери, что едет в больницу, вышла из дома.

Тель — Авив всегда был ей другом, утешителем, исполнителем желаний. Бывало, еще во время учебы в академии, после посещения музыкальной библиотеки на площади Бялика, она загадывала желание, бросая монетку в фонтан. Обычно никто туда никаких монеток не бросал, это стало ее собственным суеверным ритуалом. Вот и сейчас она отправилась туда, на маленькую уютную площадь, с которой когда–то было видно море. Бросив не одну монетку, а целую горсть — за выздоровление Натаниэля и ради очищения от чувства вины, она пошла, куда глаза глядят. Переулками вышла на Дизенгоф, оттуда, переждав минут пять у светофора, — на улицу Каплана, а там ей взбрело свернуть направо, на Леонардо да Винчи, и она оказалась у Синематеки. Там она увидела афишу фильма «Мастер и Маргарита». Прочтя аннотацию на афише подробнее, она поняла, что Михаэль — просто обманщик. Это был старый русский фильм, который решили уничтожить. Было написано, что его чудом вывез из Советского Союза один оператор–эмигрант. Наверное, это был Авраам! Непонятно, с какой радости Михаэль так гордо всем его показывал, как собственное творение.

Усевшись на скамейку перед Синематекой, она еще раз набрала Изабеллу. На этот раз та ответила.

— Повреждение позвоночника. Возможен паралич нижних конечностей. Разрыв селезенки, повреждения печени и других внутренних органов.

Изабелла говорила таким голосом, словно она не мать, а врач, который спешит закончить разговор с надоедливыми родственниками и бежать домой. Наверняка ей вкололи что–нибудь успокоительное.

— Он в сознании?

— Его еще оперируют. Потом будет в реанимации.

— Я сейчас приеду.

— Не стоит. К нему не пускают. Опасности для жизни нет. Будут ли ходить ноги, выяснится не сегодня. Мы с Якопо дождемся исхода операции и тоже поедем. Где Ионатан?

— У моей мамы.

— А ты где?