Феррейра Кастро - Сельва

После Паринтинса была остановка в Итакоатиаре. Один из членов экипажа показал устье реки Мадейры. Оттуда вышла, также взяв курс на Манаус, маленькая гайола. И то ли потому, что «Жусто Шермон» замедлил ход, то ли потому, что она ускорила свой, оба судна оказались рядом, как бы бросая друг другу вызов, что было обычным развлечением в этих бесконечных путешествиях.

— Это же «Витория»! «Витория»! — послышались радостные и оживленные возгласы, когда соперничавшие суда поравнялись.

Машинный телеграф «Жусто Шермона» прозвонил в машинном отделении, и сразу же у кормы усилилось бурление воды, создавшей водоворот.

С того и другого судна подавались возбужденные знаки, каждый предсказывал триумф своего капитана, недооценивая силы противника. Более спокойные наблюдали с улыбкой за соревнованием, волновались все, тем более что капитан Пататива заявил, что он должен проучить нахала, осмелившегося бросить ему вызов.

Однако маленькая и неустрашимая «Витория» шла вровень с пароходом почти целый час. И все же уступила она, отстав сначала на десять метров, затем на двадцать, а потом, признав свою неспособность продолжать борьбу, прогудела противнику ироническое «счастливого пути!». Впервые за свою долгую карьеру капитан Пататива не поднял руку, чтобы ответить на это обычное приветствие.

Через некоторое время в глинистой воде Амазонки стали появляться многочисленные островки черной воды — огромные пятна, которых с каждой минутой становилось все больше и больше; они растекались по поверхности, будто были из нефти. Путь парохода стал похож на беспрерывно меняющийся двухцветный ковер — один цвет постепенно исчезал, а второй победно утверждался.

Алберто как зачарованный наблюдал за этим редким явлением, которое рождала Амазонка, сливаясь с Рио-Негро [17] Рио-Негро — в переводе с португальского: Черная река. и повторяя в миниатюре феномен, происходящий при впадении Амазонки в Атлантический океан. Голос Фелипе прервал восхищенное созерцание Алберто:

— Ваша милость сойдет в Манаусе?

— Еще не знаю, возможно, сойду. А что?

— Я бы хотел пойти с вашей милостью. На незнакомом берегу чем больше попутчиков, тем лучше.

— Хорошо, пойдем вместе.

Близость большого города возбуждала всех обитателей корабля, утомленных долгим путешествием. Алберто., наслышавшись о новой столице штата, тоже горел желанием познакомиться с ней и хоть ненадолго забыть о своей палубной жизни.

Но в десять часов вечера, когда «Жусто Шермон» бросил якорь, Балбино, опасавшийся, как бы в порту опять кто-нибудь не сбежал, спустился на палубу третьего класса и, собрав всех своих подопечных, властным и грубым тоном объявил, что никому не разрешает сойти на берег.

— Никому! — И, словно резким взмахом плетки, его взгляд обвел толпу от последнего ряда, где из-за голов товарищей виднелись покорные глаза сеаренцев, до первого, где стояли Алберто и Фелипе.

Сохраняя суровое выражение лица, Балбино, повернувшись, твердым шагом стал подниматься по лестнице. Но прежде чем его ноги скрылись из виду, Алберто, возмущенный запретом, воскликнул громким голосом, так, чтобы Балбино услышал и тоже почувствовал себя униженным.

— А я сойду на берег!

И Алберто устремил свой взгляд на лестницу, ожидая, что Балбино спустится потребовать объяснений. Но поднимавшиеся ботинки только на несколько секунд приостановились в нерешительности, чтобы затем исчезнуть за последней ступенькой.

Тогда Алберто повернулся к толпе, с удивлением наблюдавшей за ним, и презрительно повторил:

— А я сойду на берег!

И он двинулся к трапу. Его пальцы нервно мяли и крошили сигарету.

Толпа за его спиной расходилась, слышались насмешливые реплики, долетавшие до него в обрывках: «А парень-то смелый…» — «Смелый? Что хочешь поставлю, не сойдет на берег…»

Алберто хотел обернуться, чтобы лицом к лицу встретиться с тем, кто сомневался в его твердой решимости. Но гордость и презрение сдержали его порыв. Его возмущал не только Балбино, лишивший их свободы, но и эти люди, чьи рабские души тихо и безропотно подчинились несправедливому приказу. «Нет, я сойду, сойду! Чего бы мне это ни стоило!»

Манаус горел лучистым заревом в амазонской ночи. Его светящаяся дымка поднималась далеко ввысь, заставляя бледнеть смотревшие сверху звезды. И весь залив был усыпан светящимися точками: забившие порт гайолы отражались в глубокой, черной воде. Изредка — чоп-чоп — оттуда приближалась шлюпка, перевозившая пассажиров со стоявших на якоре судов. Раздавались голоса, растворявшиеся затем в ночи. Одни возвращались с берега, уже отведав городских развлечений, другие еще только их предвкушали, появляясь то здесь, то там, в дорожках света, избороздивших якорную стоянку. Все было окутано чувственной жаркой тайной: и незнакомый берег, и город, который ждет на этом берегу, и соблазнительные девицы, и мороженое где-нибудь на открытой веранде кафе; молодость жаждала всего — и того, что легко доступно, и того, что существует лишь в ее собственных мечтах, несущих восторг и муку.