Феррейра Кастро - Сельва

Алберто протянул руку, мягко толкнув дверь, и просительным тоном произнес:

— С вашего позволения.

— Войдите.

За черным столом, заваленным бумагами, сидел полный мужчина с седыми усами и большой лысиной. Наверное, он был низкорослым и с животиком. Об этом свидетельствовала видимая часть его туловища с перекрещивающимися поверх рубашки цветными подтяжками. Сбоку от него поблескивал несгораемый шкаф, а на полочке — телефон со списком абонентов, висящим на крючке. На стенах в позолоченных рамках — фотографии принадлежащих фирме судов.

— Сеньор комендадор?.. — пролепетал Алберто.

— Да, это я. Что угодно? — спросил он, не поднимая глаз, не предлагая присесть на стоявший возле стола стул и продолжая заниматься своими бумагами.

Столь холодный прием спутал всю тщательно подготовленную Алберто речь, и она утратила логику и последовательность аргументов, которые он намерен был привести. В замешательстве Алберто выпалил свой самый веский довод, который, как он предполагал, должен был расположить к нему:

— Я политический изгнанник… Я монархист и принимал участие в последнем перевороте в Монсанто, о котором ваше превосходительство, верно, слышали…

Поскольку Арагон не проявлял никакой заинтересованности и явно не намеревался отложить в сторону бумаги, Алберто повторил:

— Как я уже сказал вашему превосходительству, я монархист… Из Монсанто я должен был бежать в Испанию, а оттуда приехать сюда…

Комендадор, предчувствуя докучные просьбы, прервал наконец свое молчание.

— И что же вы желаете?

— Я оказался без средств… Зная доброе сердце вашего превосходительства и то, что ваше превосходительство владелец большой торговой фирмы, я пришел просить у вас работы. Меня устраивает любая должность, — поспешно добавил Алберто, увидев досадливый жест Арагона. — Я не рассчитываю на большое жалованье, лишь бы хватило на жизнь.

— Но это невозможно, невозможно! — воскликнул тот в раздражении. — Ко мне каждый день обращаются с подобными просьбами. Даже принадлежи мне вся торговля в Манаусе, я не смог бы принять на работу всех, кого мне рекомендуют, понимаете?

— Меня находили способным, я окончил четвертый курс факультета права и получил бы диплом, не будь я монархистом…

— Вот это-то и плохо! Вы, господа, вместо того чтобы вести себя разумно, то и дело ввязываетесь в разные перепалки и революции, просто стыдно за вас!

— Но сеньор понимает, что Республика…

— Подумаешь! Какая разница, все одно и то же… Каждый должен заниматься только своими делами, мы же все португальцы! — И, сменив тон, продолжал: — Нет. Нет, это невозможно. Мне не нужны служащие. При теперешнем каучуковом кризисе я даже вынужден уволить несколько человек.

— Ну, что ж, сеньор. Извините, что я вам помешал, — с достоинством произнес Алберто.

— Подождите минутку.

Арагон протянул пухлую волосатую руку с засученным рукавом к своему пиджаку, висевшему на спинке кресла. Вытащил бумажник и достал из него бумажку в пять мильрейсов.

— Возьмите-ка.

Алберто весь залился краской, и пол, словно лодка в бурю, закачался у него под ногами.

— Я пришел сюда не милостыню просить, сеньор комендадор, а искать работу.

Не ожидавший ничего подобного, Арагон зло посмотрел на Алберто.

Тот с обиженным видом вышел.

Коммерсант спрятал бумажник и вновь принялся за работу. «Вот и делай людям добро. Я уже достаточно стар, чтобы не терять ума».

Алберто снова очутился на улице: обида пылала в его сердце, и он бродил по городу, пока новые впечатления не вытеснили тягостную сцену в конторе Арагона. Как поведет себя с ним Балбино? Ведь Алберто ослушался его и явил пример непокорства для всех серингейро, нарушив запрет и сойдя на берег.

И теперь, когда у него не было другого выхода, когда выяснилось, что безработным и в Манаусе так же тяжко, как и в Белене, мысль о наказании лишала всякой привлекательности прогулку по незнакомому городу.

Алберто не пошел даже посмотреть Амазонский театр, знаменитый на всем севере Бразилии своей величественной архитектурой, чьи очертания, видимые с борта, напоминали ему вид Константинополя, знакомый по картинке в одном из журналов.

Он медленно повернул к порту, смотря по сторонам и стараясь заглушить мрачные мысли. Мимо него проезжали трамваи, автомобили и пролетки, много, много пролеток. Среди извозчиков, громко понукавших лошадей, Алберто по выговору признал португальцев. Все как-то устроились в жизни, только не он. Но кто знает? Сколько еще на свете таких, как он, даже без пролеток…