Жозе Феррейра: Чудесные приключения Жоана-Смельчака

Жил — был на свете юноша по имени Жоан. Обитал он в деревеньке Поплачь, А Затем Проглоти Свои Слезы, удивительной деревеньке, приютившейся на опушке заповедника Диковинных Созданий. И хотя до этой чащи всяческих ужасов было не больше пятисот шагов, но проникнуть в нее никто не решался. И не только потому, что заповедник окружала стена немыслимой высоты. Стена стеной, но дело заключалось еще и в том, что жители деревеньки — несчастные плаксы, которые проливали слезы с утра до вечера, — боялись даже собственной тени. И где уж им было думать о битвах с чудовищами, о семи головах, или с пятирукими великанами, или с драконами, у которых, — страшно такое и вымолвить, — пища проходила в брюхо через две глотки! Ведь сызмальства привыкли эти слюнтяи плакать да причитать; день и ночь сидели они в своих жалких хижинах, а за окнами с неумолимым упорством лил дождь, словно у туч были глаза на мокром месте, и тысячи плакучих ив (любы-дороги эти ивы были всем слезоглотовцам) роняли слезы со своих печальных ресниц. И все слезоглотовцы шмыгали носом, — само собой разумеется, где сырость, там и насморк, — и с наслаждением слушали облаченных в траур певцов, которые, терзая свои жалобные скрипки, неустанно пели погребальные песни.

И только один Жоан, наперекор всем своим землякам, не унывал и не плакал. Был он весел и отважен, а поэтому и прозвали его слезоглотовцы Жоаном Смельчаком.

Однажды, по горло сытый всем этим нытьем и безысходной нищетой, от которой леденели дома и покрывались плесенью люди, Жоан сказал своей матери:

— Мама! Не могу я так жить. Пойду перелезу через стену.

Мать, которая, соблюдая местные обычаи, денно и нощно оплакивала свою вдовью долю, разразилась воплями:

— Ох, не ходи, не ходи туда, сынок! Знай, светик мой, этот проклятый лес кишмя кишит людоедами — волшебниками людоедами, и они пьют человечью кровь. Да, сынок, так-таки и пьют ее, злодеи, пьют прямо из черепов… Не ходи туда, не ходи! — И, надрывая свое бедное сердце, она причитала на все лады, то и дело приговаривая: — Ох, чую я, не видать мне больше милого сыночка!

Но материнские мольбы не остановили Жоана Смельчака, и на следующее утро он покинул деревеньку Поплачь, А Затем Проглоти Свои Слезы. Украдкой добрался он до стены, которая окружала лес. А на этой стене была надпись:

ТЕМ, КТО БЕЗ СТРАХА БРОДИТ ПО ЖИЗНИ, ВХОД ВОСПРЕЩЕН.

Не стал, однако, Жоан Смельчак вчитываться в эти строки. Уцепившись за какую-то лозу, вскарабкался он на гребень стены; и странное дело — по какой причине неведомо, но незримые стражники подсадили Жоана, и он быстро влез на стену. Главное было взобраться, дальше все пошло куда проще. Снова явилась на помощь спасительная лоза, и, нащупывая ногами скользкие, покрытые мхом выступы, Жоан Смельчак спустился с высокой стены.

Озираясь по сторонам (кто знает, какие чудища скрывались в этой чаще и какие загадки могли здесь подстерегать чужака), Жоан вошел в лес.

Сперва ничего особенного он там не увидел. Лес был как лес, правда, уж очень густой казалась листва. Солнце с большим трудом пробивалось через нее, и на мягком ковре из лишайников и мхов, на подгнивших грибных шляпках и сухом валежнике редко — редко вспыхивали золотистые блики.

Лишь спустя добрые четверть часа, когда глаза Жоана привыкли к полумгле, ему открылось поистине необычайное зрелище: деревья лениво потягивались, птицы же не пели, а шумно зевали, разинув клювы. Цветы приникали к земле и, положив разноцветные головки на травяные подушки, наполняли воздух тонким ароматом. А ручьи зевотно бормотали, неторопливо струясь в зеленых берегах. Внезапно Жоана Смельчака одолела тяжкая сонная одурь, — ноги и руки оцепенели, свинцом налились веки. И, желая сбросить с себя эту одурь, он во весь голос бросил дерзкий вызов дремлющему лесу:

— Эй вы, лесные жители, откликнитесь! Или здесь нет никого? Ни фей, ни гномов, ни фавнов? Ну, скажите на милость, стоило ли перелезать через стену, чтобы очутиться в этом сонном царстве?!

Долго, долго шел он в полудреме. То катил перед собой камень, то пинал ногой кусты: надо же было каким-то образом отогнать сон. В конце концов, Жоан вышел на широкую и светлую поляну; такую светлую, что зажмурил он глаза, — уж очень неожиданно яркое солнце сменило лесную мглу.

А когда снова открыл их, то убедился, что от поляны в глубь леса идут две дороги, да, да, именно две, совсем как в сказках, и он иронически улыбнулся, понимая, что иначе и быть не должно. Одна, широкая, асфальтированная, шла через заросли цветущего миндаля, другая, каменистая, была в щетине колючек и вся заросла крапивой и чертополохом.