У набережной стояли залитые солнцем лодки. При покачивании в лужицах воды на дне лодок отражались солнечные зайчики.
Алберто сел в одну из них, совсем павший духом, готовый подчиниться судьбе и плыть по течению, подобно бревнам, часто встречавшимся ему на реке во время путешествия.
Едва лодка приблизилась к «Жусто Шермону», Алберто, подняв глаза, встретил устремленный на него взгляд Балбино. Сверху, с палубы первого класса, тот уставился на Алберто холодным, долгим взглядом.
Алберто уже рисовал себе, как Балбино станет издеваться над ним, а он, Алберто, вынужден будет все терпеливо сносить.
Но ничего не произошло. Алберто поднялся на борт столь же беспрепятственно, как и сошел. Сделав из булавки крючок и привязав его к бечевке, сеаренцы развлекались на борту ловлей маленьких черных рыбок, стайками кишащих возле судна. Их ловили на хлебные крошки, и когда какая-нибудь из них, самая прожорливая, попадалась, это вызывало бурный восторг всей запертой на корабле компании.
Филипе подошел к Алберто: ему не терпелось узнать, что тот видел в городе:
— Ну что? Как тебе город?
— Красивый.
Не удовлетворенный таким ответом Фелипе продолжал:
— Ну, а женщины?
— Есть и хорошенькие.
И Алберто отошел от него, прервал беседу, — он даже хотел, чтобы появился Балбино и все как-то разрешилось, хотел знать наконец, что же его ждет…
Будучи всего лишь притоком, простым рукавом гигантской реки, Мадейра поражала своим величием и мощью. Уже четыре дня плыл по Мадейре «Жусто Шермон», а впереди было еще четыре или пять дней плавания по этой огромной водной дороге, пока она еще достаточно глубока для такого судна. Рядом с «Жусто Шермоном», опережая его и вызывая удивление Алберто, проходили морские суда, шедшие из Соединенных Штатов в Итакоатиару, а уже оттуда в Порто-Вельо. Они плыли быстро и беззаботно, словно глубина реки им была безразлична. Берега виднелись так далеко, что крик обезьяны гуариба, отражаясь эхом от борта, казалось, долетал с того света.
Самые крупные реки Португалии, Тежо и Доуро, можно было сравнивать с этой громадиной разве только в насмешку. Любой крошечный рукав, впадавший в Мадейру, названия которого никто не знал, имел большую протяженность, чем Воуга, Кавадо, Аве или Гуадиана, чьи имена Алберто с таким почтением заучивал в школе; их чистую голубую воду и берега, печально окаймленные ольхой, теперь с тоской воскрешала память.
Здесь же все было непривычно огромным. Взгляд, который впервые охватывал эту необъятную панораму, невольно отступал под тягостным впечатлением беспредельности, словно перед ним открывался мир в момент своего сотворения.
Берег становился все более возвышенным, заросли все более густыми. Уже нельзя было увидеть, как в окрестностях Маражо, деревьев, выросших в илистой почве, намываемой приливами, среди огромных прогалин, используемых под пастбище. Здесь все пустоши были расчищены рукой человека с помощью топора и огня в непрерывной борьбе с властной сельвой.
Сейчас, в середине лета, берега тянулись сплошным высоким обрывом: глинистая почва растрескалась, обнажив корни деревьев и осыпаясь сухими глыбами. А вода, намывая здесь и размывая там, между тем продолжала свою безмолвную, неустанную разрушительную работу. Некоторые дома в Манкоре, построенные когда-то далеко от берега, теперь оказались на самом его краю, над пропастью, а другие уже обрушились вниз, и от них остались одни обломки.
И выше по течению это бедствие не прекращалось: обваливались крутые берега с целыми лесными участками, которые потом плыли по воле течения и из-за которых португалец Мело Пальету дал этой реке ее название [19] Имеется в виду название реки Мадейры. Мадейра — по-португальски означает «дерево», «деревянная».
.
И на этой же реке, задолго до того, как она превратилась в обычный водный путь, не раз оборвутся жизни смелых португальцев, несших крест и уничтожение обитателям сельвы, чьи заросли для туземцев были свободой и родиной. Едва XVII век станет делать свои первые шаги, из Пара выйдет флотилия каботажных судов. Флотилия будет плыть и плыть, порой под полными парусами, порой на веслах, пока после многих недель восхищения, усилий, страха перед засадами не достигнет широкого многокилометрового устья Мадейры. Командовал этим походом известный своей надменностью Жоан де Баррос Герра, старший наместник Пара, где слишком удаленная метрополия пыталась укрепить свою мощь, чтобы оттуда продолжать завоевание огромной территории, об истинных размерах которой можно было только догадываться.
Читать дальше