Феррейра Кастро - Сельва

Удивительно, что в душах португальцев, смелых, алчных и жестоких, этот доисторический мир, который и века спустя все еще внушает трепет и страх, не запечатлелся и не оставил ни строчки в хрониках. Однако известно, что в то время, когда Баррос Герра приблизился к одному из берегов реки, не оставляя без внимания руль и сушу, — не отравленная и меткая стрела индейца, прилетевшая из густых прибрежных зарослей, а огромное рухнувшее сверху дерево разбило судно и убило завоевателя. Словно неизведанная сельва предупреждала, что покарает любого, кто посягнет на ее тайну.

Река эта вновь увидела португальцев только в 1723 году, когда сюда дошел отважный исследователь Франсиско де Мело Пальета. Едва очутившись в устье реки, в каждом плывущем дереве, лишенном листвы, с корнями наполовину в воде, а наполовину снаружи, Мело Пальета видит врага, безмолвного вездесущего защитника этих мест. С носа его корабля время от времени открывают огонь. Но плавучих деревьев много, за одним следует другое, за небольшим деревцем появляется гигантское, словно их неторопливое странствие подчинено чьей-то скрытой воле. Не раз наблюдая, как отрываются эти деревья от почвы, и знакомый с опасностью, которая таилась в плывущих стволах за их видимой безобидностью, Мело Пальета однажды воскликнул:

— Река Кайари? Нет. Это река Смерти… Река Мадейра.

Разумно усмиряющий свою отвагу португалец месяц за месяцем, шаг за шагом упорно осваивал путь, которому, казалось, не было конца. Каждый поворот, закрывавший собой панораму, внезапно вырастал в большой знак вопроса. Вокруг были только заросли, а в них могло скрыться все, что угодно. Влекомый тщеславием, покинув привычные подмостки, чужеземец вступал в неведомый мир, где его жизнь на каждом шагу подвергалась смертельной опасности. Он даже не знал, сможет ли вернуться назад. За каждой излучиной река выставляла новую лесную завесу, и перед глазами путешественника вставало уже виденное им прежде. Кругом были сплошные заросли, заросли и вода в изобилии, способном поразить любого, если только он не поверит, что мифологические леса могут расти в океане. Сильный, резкий, палящий свет, в час кровавых сумерек разливавшийся всеми цветами радуги, словно нимб над рождающейся заново землей, пылал над рекой, рассыпая белые блики по огромному, грязному водному полотну. Из прибрежных лесов поднимались разбуженные пришельцами птицы: воздух заполнялся их громкими голосами и крыльями всех цветов, которые начинали кружиться в ослепительном полете. Выходили звери темные, бурые, цвета меда: тапиры, капивары [20] Капивара — вид грызуна. , олени, морские свинки, — они подкармливались на откосах, высасывая из земли соль, которой не было в плодах, и замирали, подняв вверх морды при виде приближающихся лодок, не ведая грозившей им опасности.

Порой парусники во время этого тяжкого и медленного подъема по реке шли среди крокодилов, и некоторые из них были такие жирные, что Пальета принимал их за стволы кочующих деревьев.

К ночи португальцы приставали к берегу и разводили костры, выставив дозорного: вся сельва рокотала звериными голосами, и кто мог знать, насколько здешние звери похожи на африканских.

Эти бескрайние пространства, казалось, были полностью безлюдны. И все же кто мог поручиться, что многие португальцы не расплачивались жизнью за малейшую оплошность на пути от глинистой лапы Амазонки, запущенной в Атлантический океан там, внизу, под охраной Санта-Марни-де-Белен, и до последних открытых ими заповедных мест, где они высаживались в надежде на легкую наживу, затаившуюся на этих обрывистых берегах. Путешественники постоянно чувствовали за зеленоватым занавесом невидимые глаза, внимательно следившие за каждым их шагом, чтобы португальские аркебузы не пробили сердца, бьющиеся на еще свободной земле.

В главное русло впадали другие речные артерии, которые молча поглощались основным потоком. Перед внезапно открывавшейся развилкой водных дорог корабли и их владельцы останавливались в нерешительности, боясь сбиться с намеченного курса. После тщательного осмотра вновь открытого устья они продолжали путь по главному руслу, оставляя приток для других экспедиций.

Отсюда Португалия представлялась химерой, казалось, что ее просто не существует. Тот, кто воскрешал ее в памяти, маленькую и далекую, сам не понимал, происходит ли все это с ним в реальной жизни или он грезит наяву, завороженный рассказами путешественников-первооткрывателей. Все виденное здесь столь резко не походило на то, к чему привыкли они у себя на родине, и несхожесть эта день ото дня становилась столь разительной, что португальцы перестали ощущать самих себя и все их прошлое улетучивалось, как мираж. Они воспринимали себя как застывшую фантазию кого-то, кто умер, веря в библейские сказания, в доисторические миры, или, по меньшей мере, им чудилось, что они вот-вот исчезнут, словно призраки на рассвете. И эта страшная опасность, до сих пор им неведомая, заставляла их быть друг с другом особенно человечными.