Феррейра Кастро - Сельва

Время от времени «Жусто Шермон» выходил на широкий простор, и взгляд Алберто, пробегая с севера на юг, охватывал эту светящуюся ширь. Река это или какое-то доисторическое озеро? Второй берег не всегда был различим, а если он и появлялся, то лишь как черный пунктир на линии горизонта. Вода, казалось, поднималась все выше и выше, словно в шлюзе, чтобы излиться затем через далекую, мощную воображаемую плотину. На мертвых деревьях, которые лениво несла вода, примостились красавцы фламинго: некоторые птицы спали на одной ноге, наполовину спрятав клюв на груди; другие же взмахивали длинными крыльями, как бы готовясь к полету, который так никогда и не осуществится, но который мог бы стать торжественным приветствием лучистому солнцу тропиков.

Глинистая, густая, медленно текущая вода Амазонки была убрана и другими украшениями: мураре, анинга, мури, целые острова из канараны [13] Мураре , анинга , мури , канарана — названия видов бразильских тропических водяных растений. , оторвавшиеся от берегов, — нескончаемый питомник водяных кочующих растений, перед которыми все кувшинки Востока выглядели бы убогими. Одно растение распластывало листья на воде, устраивая из них зеленое и мягкое гнездо, другое выбрасывало пальмообразную листву к небу, подставляя игре света свои фантастические кружева; были и такие, которые скользили в тесном объятии и служили плавучим пьедесталом для печально застывших цапель.

Время от времени чаща редела, теряя высоту, и, разорвав сплошную стену, полностью отдавалась солнцу, постепенно отступая перед открытыми местами, и, наконец, являла взгляду обширную равнину. На ней паслись, пощипывая траву, бесчисленные стада, а бесстрашные пастушьи кони прокладывали извилистые тропы.

Но далее, через какие-нибудь две-три мили, сельва вновь подступала к берегу столь буйно и пышно, словно хотела отвоевать все, что было утрачено ею на облысевшей земле.

Но все это невиданное великолепие лишь усиливало в душе Алберто желание поскорей добраться до места и распроститься с убожеством своего временного пристанища.

Сантарен, со старыми, убогими домами, ютящимися среди новых построек, с древней церковью и церковным двором на покатом склоне, где когда-то начинался этот город, дал передышку напряженным нервам Алберто, и он чувствовал себя почти как на празднике. Мальчишки и взрослые, негры, мулаты и кабокло наводнили пароход, шумно торгуя фруктами и куйями [14] Куйя — сосуд, сделанный из тыквы. всех размеров и расцветок. Товар был разложен на палубе, и его протягивали снизу, с лодок; покупатели, торгуясь, переругивались с продавцами, которые просили двадцать за то, что не стоило и десяти.

Куйи больше соблазняли Алберто, нежели фрукты и сласти. Он видел их в Белене и уже знал, что они придают налитой в них воде свежесть и тонкий аромат, но такого разнообразия и такой декоративной фантазии там не встречал. Огромную, круглую многокилограммовую тыкву местные жители сдавливали посередине, затем разрезали и из каждой половины плода после соответствующей обработки и окраски в черный цвет выделывали эти здешние шедевры. Терпеливые руки расписывали белым по черному фону причудливые арабески, — одни из них были примитивны, другие представляли собою уже произведения искусства. Были и такие куйи, что не подвергались предварительному сдавливанию посередине, — просто в верхней части тыквы делались отверстия с двух сторон и через них крепилась красиво оформленная петля, служившая ручкой своеобразной корзины.

Заметив любопытство Алберто, его галстук и отутюженный костюм, лоточники сочли, что здесь, на нижней палубе, он единственный состоятельный покупатель, и, перестав обращать внимание на сеаренцев, все разом бросились предлагать ему свой товары. Продавцы были так назойливы, что непредвиденная сцена, которая вначале развлекала Алберто, стала ему порядком надоедать. Заполненная туземцами палуба выглядела совсем иначе, чем в обычные дни. И Алберто впервые ощутил смутную солидарность со своими попутчиками, ту эгоистическую и тайную солидарность путешественников в вагоне поезда, которая у них возникает при появлении новых пассажиров. На этом клочке жизненного пространства для него уже нашлось место, и когда наконец торговцы покинули палубу и пароход продолжил свой путь, Алберто показалось, что какое-то братское чувство распространилось вокруг него и что-то в нем словно родилось заново.