Феррейра Кастро - Сельва

Они плыли вверх по течению, и не было ни одного дня, чтобы «Жусто Шермон» не бросил якоря у маленького городка или просто у крутого обрыва.

Первой была остановка у фазенды [15] Фазенда — земельное владение, поместье. на правом берегу реки, там погрузили быков, чтобы обеспечить мясом пассажиров. Сначала животных заарканили, набросив лассо, как это делают в пампе. Затем подогнали к краю обрыва, где быков ждало прочное кольцо судового подъемного крана. Внезапно поднятые за рога быки поворачивались в воздухе и, разъяренные, брыкающиеся, вновь обретали устойчивость на палубе третьего класса. Некоторые быки так буйствовали во время этого воздушного перелета, что ломали себе рога, и безжалостные мухи тучами облепляли кровоточащие обломки, обломки жалких и уже безобидных рогов.

На рассвете Алберто проснулся от жалобного мычания. Открыв глаза, еще не совсем проснувшись, Алберто увидел тут же, возле своего гамака, две шевелящиеся фигуры, словно привидевшиеся в страшном сне. Перемазанные с ног до головы в крови, они орудовали огромными ножами над тем, что уже было лишено жизни. Одна из фигур остановилась, выпрямилась и стала спокойно насвистывать. Огромные куски мяса мелькали в воздухе, переносимые с одного места на другое, мясо, которое еще трепетало, в котором еще теплилась жизнь. Палуба была почти вся погружена в сумрак, и только издали, со стороны машинного отделения, сюда пробивался рассеянный свет.

Алберто протер глаза, чтобы отогнать жуткое видение, и высунулся из гамака. Нет, нет, это был не сон. Кок и его помощник спокойно готовили завтрак для судового населения. Бык, которого они забили, был уже разделан на его же собственной шкуре. Кровь, растекавшаяся вдоль палубы, возбуждала других быков, которые, почуяв ее запах, громко и жалобно оплакивали смерть своего товарища.

На рассвете «Жусто Шермон» вновь бросил якорь.

— Что это?

— Аленкер.

— А! — И Алберто продолжал лежать в своем гамаке, пока не появились ненавистные швабры.

Встав, Алберто увидел Обидос, где река, суживаясь, обретала наибольшую глубину. Берег здесь уже сформировался и дыбился высоким холмом — единственной возвышенностью над всей этой огромной лесной равниной, не поднимавшейся более чем на пятьдесят метров над уровнем воды за многие дни пути.

Там, на вершине холма, среди рощи притаилась старая крепость, которая в былые времена подстерегала корабли, пытавшиеся захватить эту зеленую горловину. А внизу, под холмом, еще спала веселая деревушка с портовым складом и лоточниками, которые здесь продавали сладости из тамаринда [16] Тамаринд — тропическое дерево и плод. , замысловато разукрашенные белым сахаром.

Алберто был удивлен тем расточительством, с которым власть имущие присваивали любому населенному месту звание города: любой из этих городов, хоть и привлекательных в своей скромности, в Европе не мог бы сравниться даже с поселком. Улицы здесь заросли травой, а дома, большей частью крытые пальмовыми листьями, можно было пересчитать по пальцам. «И это город, но почему? Было ли это насмешкой португальских колонизаторов, или бразильским политикам нужно было извлечь дополнительные налоги? Если это называется городом, то что же тогда Рио-де-Жанейро?»

Свое вынужденное одиночество Алберто старался заполнить всякими размышлениями, монологами для себя и про себя, подобно отшельникам из житий святых. Пока его внимание привлек здесь только один человек: Фелипе из Пинейро, всегда прибавлявший к своему имени название этого поселка в штате Мараньян, откуда он был родом. Болтун и весельчак, всегда готовый оказать услугу, он заискивающе улыбался и не прочь был приврать, хоть и без злого умысла. Как и все его земляки, он не выговаривал «р», проглатывал безударные гласные, ставил ударения там, где ему заблагорассудится, развлекая Алберто всякими историями из своей жизни охотника и батрака.

— Однажды в Акре взял я ружье и отправился на охоту…

— А разве ты был в Акре? — перебивал его кто-то из товарищей.

— Тогда где же это было? Это случилось…

Все клялись, что он никогда не покидал Пинейро, но с фантазией Фелипе не так легко было совладать.

Алберто вскоре устал следить за долгими похождениями Фелипе по тропам его воображаемых приключений. А впереди было еще одиннадцать дней пути! По утрам Алберто с радостью отбрасывал еще одну ушедшую ночь и мысленно отмечал на бесконечных четках каждый прошедший день или вечер. «Как ни тяжко мне придется в серингале, там, верно, все же будет лучше, чем здесь».