«20 мая. Мы с Алькой спрятали краденые часы.
В. Ч.»
Володя проснулся рано, но не вставал. Не хотелось день начинать. Двор был полон воробьев, солнца и соседкиных голосов.
— Охо-хо. Слышали? У нас-то во дворе милиция когой-то ищет.
— Кого?
— Я и знаю, да молчок в кулачок. Ихнее осиное гнездо только тронь!
Володя усмехнулся: осторожная тетя-то Шура! Как это в песенке:
Не мучай кошку
Даже чужую,
Ведь кошка может,
Ведь кошка может,
Может тебя оцарапать.
А там свое:
— К Черныхам заходила милиция.
— В тихом омуте…
— Вот такие-то тихие — самые и кровожадные. Убьют, разрежут и в чемоданчике увезут.
Под окном заспорили — увезет ли Володя в чемоданчике. В этом не все были уверены.
И что за двор такой? Звукоулавливатель прямо! Нужны ему эти вздохи.
— Охо-хо. Ну, с вами хорошо, а ковер надо выбить. — Запылишь нас.
— Откуда у меня пыль-то?
Голоса сменились хлопками — есть такая специальная лопаточка, вроде ракетки. Тетя Шура, соседка, ею выколачивает ковер. Каждое утро.
Лучше всего бы сейчас забежать за Алькой в школу. Вдруг правда искали его? Но Володе известно — Алька не хочет, чтобы к нему заходили. Хоть об этом и разговору не было.
Вот дружба: это друг другу все рассказывать или не обязательно?
Алька сказал: «Не хочу впутывать». Это — по дружбе, или нет? Да ведь и Володя не все рассказывает. Про тетю Аиду, например. Про свою тетрадку «В. Ч.».
Ему захотелось взглянуть на ту — самую первую — запись. Он перевернулся на живот, дотянулся, открыл ящик стола.
Тетрадки не было.
Он сразу вскочил. Перерыл все вещи — да что там рыть! — гвозди, молоток, складной нож, самодельная маска еще с лета, из лагеря. Вот тут, в дальнем правом углу, была тетрадка. Тетрадки нет. Нет, и все.
Как все же человек устроен! Просто удивительно. Случилось у него такое — и не придумаешь.
Вору помог.
Друга лучшего — выдал. Не нарочно — а выдал с записями своими! И еще… как это сказать?
Вообразить тетю Лиду, как она крадется к столу, можно. Но рядом поставить еще тень — большую, неуклюжую… Папа!.. Прямо как ножом по стеклу.
И вот идет человек из школы, будто так и надо. Даже тройку по физике в дневнике несет. Думает, правда, не самое веселое. Думает вот про что:
Можно ли жить за счет людей, которых не уважаешь? Нет.
Даже если очень голоден: утром не ел и не взял гривенник, оставленный на школьный завтрак?
Нет.
Во всяком случае, пока не будет ясно, кого именно не уважаешь.
И как теперь вообще?
Сдадут их с Алькой в милицию? Пусть. Раз виноваты — пусть. И потом, там кормят.
Вот как думает человек. А так, поглядеть из окна, например, — обычный мальчик, обычно идет из школы.
У ворот встречает другого. Тот совсем уверенно шагает. Протягивает руку.
— Здорово!
— Привет.
Благополучная картина.
А дальше они говорят — если слушать из окна — то немного непонятно:
— К вам приходили, Алька?
— Нет.
— А у нас были. Надо что-то делать.
— Сам знаю. Сегодня последний разговор. Ровно в пять будь у ворот. — И вдруг совсем уже не так уверенно: — Придешь, Вовка? — Всем, значит, людям, даже очень сильным, нужна поддержка.
В темном коридоре — раскрытый чемодан. А из комнаты — тети Лидино пение взахлеб:
— Ой, прямо красавица! Неужели там жарко? А уж Коля так скучал!
И в ответ — радостное, с распевом:
— Правда? — Да это же мама.
Мама приехала!
У мамы самые теплые руки.
У мамы самый родной запах.
И когда мама ставит дыбом твои волосы — не обидно, а почему-то весело.
За это время она стала меньше — вот открытие!
— Да ты перерос меня, сынок.
— Ну, это нетрудно.
У них дома принято подсмеиваться над маминым малым ростом. За дерзость — щелчок в нос. Как давно никто его не щелкал!
— Ну как они тут, Лидуша?
— Отлично.
Читать дальше