Ольга Токарчук - Веди свой плуг над костями мертвых

— Как видишь, у меня совершенно нет чувства юмора, — сказал он.

Все съехались сюда сразу после обедни за здоровье грибников, начинали произносить тосты, которые с упорством подхватывал Председатель. Он был настолько уверен в собственной привлекательности, что пришел просто в костюме, нарядившись, таким образом, самим собой. Большинство прибывших только сейчас переодевались в туалете; видимо, они не посмели прийти в маскарадных костюмах в костел. Но был здесь и ксендз Шелест, вид он имел болезненный. В своей черной сутане был похож на кого-то, кто только переоделся в ксендза. Приглашенный Ансамбль сельских хозяек спел несколько народных песен, а потом раздался оркестр, состоящий из одного человека, который умело играл на клавишных, достаточно неплохо подражая всем известным хитам.

Так это все выглядело. Гремела громкая и навязчивая музыка. Трудно было под нее разговаривать, поэтому все стали у салатов, бигуса и мясного. В плетеных корзинах в форме различных грибов стояли бутылки водки. Поев и выпив несколько рюмок, ксендз Шелест встал и начал прощаться. Лишь после этого люди пошли танцевать, будто до сих пор присутствие ксендза их сдерживала. Звуки отражались от высокого потолка старого клуба и с грохотом падали на танцующие пары.

Неподалеку от меня сидела худенькая женщина в белой блузке, напряженная и чопорная. Она напоминала мне Сучку Матоги, Марысю, такая была нервная, вся аж дрожала. Раньше я видела ее, когда она подошла к подвыпившему Председателю и несколько секунд с ним разговаривала. Он наклонился над ней, нетерпеливо поморщился. Схватил женщину за плечо и, видимо, сильно сжал, потому что она дернулась. Потом махнул рукой, словно отгоняя надоедливое Насекомое, и исчез между танцующих пар. Поэтому я подумала, что это была, видимо, его жена. Она вернулась к столу, стала ковырять вилкой бигус. Пока Матога имел большой успех в своем костюме Красной Шапочки, я подсела к ней ближе и назвалась. «А, это вы», — сказала она, и на ее лице появилось подобие улыбки. Мы попытались поговорить, но к громкой музыке добавился еще и топот танцоров по деревянному полу. Топ, топ, хлоп, хлоп. Чтобы понять, что она говорит, мне приходилось внимательно присматриваться к ее губам. Я поняла, что ей надо как можно быстрее увезти мужа домой. Все знали, что Председатель — хороший гуляка с благородным размахом, опасным для него и других. Позже приходилось извиняться за его выходки. Оказалось, что я учила их младшую дочь английскому, поэтому разговор пошел быстрее, тем более, что их чадо считало, что я «cool». Это была очень приятная похвала.

— Это правда, что именно вы нашли тело нашего Коменданта? — спросила меня эта женщина, взглядом отыскивая высокую фигуру мужа.

Я согласилась.

— И вам не было страшно?

— Наверное, было.

— Знаете, все это произошло с друзьями моего мужа. Он был с ними очень близок. Муж, видимо, тоже боится, хотя я не точно знаю, какие именно дела их объединяли. Меня только одно беспокоит…, - она заколебалась и замолчала. Я посмотрела на нее, ожидая окончания фразы, но женщина лишь покачала головой, и в ее глазах блеснули слезы.

Музыка стала еще громче и более лихой — заиграли «Соколов». Все, кто еще сидел, вскочили с мест, как ошпаренные, и бросились танцевать. Я не собиралась перекрикивать человека-оркестр.

Когда ее муж появился из толпы с какой-то красивой Цыганкой, его жена дернула меня за волчью лапу.

— Идем, покурим.

Она сказала это так, что стало совершенно неважно, курят здесь или нет. Поэтому я не возразила, хотя и бросила курить лет десять назад.

Мы пробрались сквозь толпу, которая толкалась и тянула нас танцевать. Подвыпившие грибники превратили все вокруг в дионисийскую оргию. Мы с облегчением стали на улице, в пятне света, который падал из окон клуба. Был мокрый июньский вечер, пахло жасмином. Как раз перестал идти теплый дождь, но небо не прояснилось. Казалось, что сейчас снова польет. Я вспомнила такие вечера из моего детства, и вдруг мне стало ужасно грустно. Я не была уверена, хочу разговаривать с этой встревоженной, растерянной женщиной. Она нервно закурила, глубоко затянулась и сказала:

— Не могу об этом не думать. Мертвые тела. Знаете, когда он возвращается с охоты, то швыряет на кухне четверть косули. Они обычно делят ее на четыре части. Темная кровь растекается по столу. Затем режет это на куски и кладет в морозилку. Проходя мимо холодильника, я всегда думаю, что там лежит разрубленное тело. — Она снова затянулась дымом сигареты. — Или подвешивает мертвых зайцев зимой на балконе, чтобы стали мягкими, и они висят там с открытыми глазами и засохшей кровью на носах. Знаю, знаю, это все нервы, я слишком впечатлительная, мне надо лечиться.