Мор Йокаи - Призрак в Лубло

Дело принимало все более щекотливый оборот, так как

Жужика даже матери еще словом не обмолвилась о парне.

Жужика вся вспыхнула, смущенная присутствием стольких людей, и, с трудом подбирая слова, добавила:

– Он ведь был навальщиком, ну, а я, я полову убирала.

Все рассмеялись. Андриш, этот издалека пришедший и только ввалившийся сюда солдат, который не успел даже место под собой согреть, протянул свою черную после долгого пути руку и сказал:

– Добро пожаловать, брат.

Йошка с пылающим лицом вложил свою руку в ладонь

Андриша.

6

С того дня в семействе Хитвешей началась веселая жизнь. Андриша наперебой зазывали знакомые, родственники. Каждый день он ужинал в другом месте. А какими кушаньями его потчевали! И не «чем бог послал», не какими-нибудь постными супами, картошкой да хлебом, которыми бедные матери обманывают желудки своих детей, а настоящими добрыми мясными блюдами, пирогами да и вином в придачу. Даже бедные люди и те, если уж звали в гости, старались не ударить в грязь лицом. Они готовы были все отдать Андришу, точно принося ему в жертву то, что предназначалось их несчастным, затерянным вдалеке и пропавшим без вести либо погибшим в бою сыновьям-солдатам. «Заходи, браток, – звали его и туда и сюда, – такая выпивка будет, что сначала нам придется заготовить завещание...» Днем же Андриш сидел в маленькой корчме, что против паровой мельницы Иштвана, и рассказывал о пережитом.

– В Архангельске было так холодно, что раз даже во мне замерзло съеденное жаркое из баранины, – И, перекрывая смех, с жаром объяснял: – Мы работали на железной дороге, грузили поезда. Как-то довелось нам грузить баранину – тысячи овец. Ну, кто-то отхватил себе ножку барашка, я тоже. И вот я приготовил жаркое. Эх, помню, и торопили же мы друг друга: мол, не готово ли? Снял я, значит, его с огня, смотрю: жирное-прежирное, потому как там ведь баранина не та, что у нас. Вот такой слой сала, с мою ладонь. Ну, известно, после этого жажда меня замучила; хватил я холодной воды, а температура там самое малое сорок семь градусов мороза. Ну, заболел, конечно. А

доктор так и сказал: стянуло, стало быть, в моих внутренностях это сало, заморозило его. Вот. . и пришлось мне четыре месяца проваляться в постели, брюшной тиф подхватил...

Все слушали его рассказ с глубокой серьезностью; впрочем, каждый из них тоже имел что порассказать о революции, о коммунизме, о «мире товарищей», а также о румынах и, наконец, о белом терроре.

Словом, что до разговоров, то они не иссякали.

Отец Андриша ходил вместе с ним, напустив на себя весьма важный вид; ему тоже нет-нет да перепадал стаканчик винца, в конце концов ведь он же отец; сын – это его гордость. Дома же пища стала, разумеется, еще более скудной: два едока, притом добрых едока – двое мужчин, и никакого заработка. Хозяйка снова помрачнела. Боже мой, думала она со страхом, не знаешь, что и предпринять. Не сегодня-завтра уйдет то немногое, что заработано на уборке, а чуть поворчишь – все, конечно, недовольны:

«Ишь, – говорят, – ругается! То-то злючка!».

Правда, были еще заработанные Жужикой четыре центнера шестнадцать кило чистой пшеницы, но пользоваться ими по всякому поводу стеснялись и брали оттуда только на хлеб да на заправку. А продавать не продали из них пока ни зернышка; ведь и так, признаться, никуда не годилось, что пожирали дочкин хлеб.

– Ты, дочка, получишь поросенка, – говорил отец, –

даже двух. Получишь двух самых лучших!

Правда, один поросенок был ей обещан уже давно, но

Жужика не беспокоилась о том и не считала зернышки своей пшеницы – ведь хлеб не ей принадлежал, а ее родителям. Они содержали ее и раньше. Поэтому ничего иного она не высчитывала, как лишь время прихода Йошки. А он зачастил каждый день.

– Ну и чудной этот твой Йошка! – говорила мать. –

Настоящий домосед. . Что вы, и дома были таким? –

спрашивала она парня.

– Да.

– Что ж, ваша матушка может только радоваться; а вот моим мужикам никогда не сидится дома.

– А по мне лучше нет, как дома...

Матери не очень-то нравились эти посиделки: парень мешал старухе, к тому же ей казалось, что он караулит пшеницу Жужики. А какое ему дело, если они даже поедят ее? Однажды, во вторник, семья собиралась на хутор, к крестной. Шли, конечно, мужчины; впрочем, с ними готовилась в путь и хозяйка – там по крайней мере не жалеют куска хлеба. Где это сказано, чтобы только мужикам обжираться?! Словом, она решила, что тоже пойдет. Сынишку Фери взять с собой не придется, так как совсем недавно его определили на испытательный срок в услужение к мяснику, доктору Михаю Сючу (ведь в Дебрецене даже мясники выходят из докторов, а доктора – из мясников), и он будет занят у хозяина. Что касается Жужики, то она пусть хоть уборкой займется.