Кальман Миксат - Призрак в Лубло

― Касперек скачет!

Этот полный ужаса возглас, принадлежащий, как правило, либо матери, либо няньке, мигом утихомиривает расшалившуюся детвору. Заслышав его, мои дети испуганно спасаются кто куда: залезают под кровать, прячутся за шкаф. «Ой, Касперек скачет, Касперек!»

Озорные ребятишки в одно мгновение становятся смирными, и воцаряется тишина, да такая, что слышно, как колотятся их перепуганные сердчишки. Глазенки крепко-накрепко зажмурены, но все равно видят появление Касперека. Стены дома расступаются, становясь бесплотными, словно туман, и еще издалека виден Касперек в огненно-красной одежде, мчащийся на белом коне.

Я готов побиться об заклад, что читатель подумает, будто Касперек ― это господин школьный учитель. Что ж, вполне возможно, только учителя ныне уже не скачут больше на белых скакунах в красной одежде. По той же причине Касперек не может быть и трубочистом, потому что хотя трубочистов дети тоже боятся, но и они не ездят на белом коне. Не подумайте также, что Касперек ― это гусар. Гусары, правда, скачут на конях, но дети их не боятся. Еще меньше Касперек может быть драчливым хулиганом, который мог бы отколотить ребят, отобрать у них игрушки. Потому что миновало уже две сотни лет с тех пор, как Касперек был драчуном-мальчишкой.

И тем не менее Касперек может появиться в любую минуту. Слышите, как кто-то будто нагайкой щелкает и топочет? Может быть, это цокот копыт его скакуна?

И пусть история эта звучит неправдоподобно, в ответе за нее Матяш Бель и «Либер Акторум», написанный господином городским писарем Ференцем Вильшинским на изысканном польском языке в 1718 году. Господа накарябали всяких глупостей в своих фолиантах, а я за них отвечай?

Однако, помимо двух названных источников, есть еще и другие, подтверждающие, какие номера выкидывал два века тому назад Михай Касперек ― пока жил и даже после своей смерти. А судя по всему, жил он превесело. Потому что торговал он вином, и глотка у него никогда не просыхала, а карман никогда не пустовал. Жену имел красавицу ― сам староста сох по ней.

Точно вам говорю: староста города Лубло, его благородие пан Тивадар Любомирский, управлявший в то время городом. Потому что в ту пору славный Лубло был еще польским городом: за много веков до того покойный король Сигизмунд [1] Сигизмунд (венг. ― Жигмонд) ― венгерский и чешский король и император Священной Римской империи (1361―1437). В 1412 г. в результате материальных трудностей заложил 13 сепешских городов польскому королю; эти города вновь отошли к Венгрии только в 1772 г., при первом разделе Польши. отдал Лубло под заем в залог.

Выстроенный на крутояре город не зря называют младшим братом города Лёче ― так они похожи. Когда-то Лубло был бойким, кипучим городком, не то что сегодня, когда он снова возвратился в лоно своей венгерской матери-родины.

Восседавшие в городском кремле старосты тогда больше заботились об его процветании, уделяли много внимания его торговле, и Лубло с каждым годом все больше расцветал. Вдоль площади, представлявшей собой вытянутый прямоугольник, толпились красивые двухэтажные дома, а под их анфиладами, в лавках купцов, были разложены всевозможные товары. Особенно много было изделий ювелирных, тканей, продукции пуговичников и кожевников.

У Касперека же еще и отец был виноторговцем. Поставлял знаменитые токайские вина одному варшавскому негоцианту, Ярославу Черницкому. А у того связи тянулись аж до самого Санкт-Петербурга.

Странные истории рассказывались еще в старину о делишках и старого Касперека. (Хотя тогда он вовсе и не был старым.) Купец беспрестанно раскатывал между Токаем, Лубло и Варшавой. В Варшаву он сплавлял бочки с вином, вниз по реке Попрал на плотах, и в Токай возвращался пешком. Здесь, на склонах знаменитого горного хребта Хедьальи, Касперек закупал оптом высокосортные вина ― сначала по два злотых за бочонок, а продавал в Варшаве за пять злотых. Позднее ему пришлось платить в Токайе уже по три злотых, а в Варшаве продавать тамошним виноторговцам бочонок за два злотых.

Из этого следовало, что Черницкий с каждым разом богател, а Касперек становился все беднее.

И зачем было Каспереку вести такую глупую, непонятную торговлю? Над этим тогдашние виноторговцы тщетно ломали головы. Да я и сам думаю: где уж им разгадать загадку, какая под силу разве только писателю-романисту! А Матяш Бель никаких разъяснении после себя нам не оставил, кроме, пожалуй, одного, что старый Касперек теперь все реже находился у себя в Лубло, хотя именно там у него был дом, жена и дети, и все больше любил пребывать в Варшаве, где свой дом был только у Ярослава Черницкого, и жена в нем жила того же Черницкого.