Эми Фридман - Два лета

Чуть дыша, я заглядываю внутрь. Там, на мягкой подушечке, крохотные сережки с бриллиантиками, они сверкают в свете ресторанных люстр. Я не в восторге от затейливых украшений, но эти серьги особенные.

– Ах, мама, – шепчу я, обнимая ее. – Они прямо как звездочки!

– Я тоже так подумала, – шепчет в ответ мама и обнимает меня. Очки упираются мне в щеку.

Я тут же вынимаю из ушей кольца и вставляю бриллиантовые гвоздики. Мама наблюдает, гордо улыбаясь. Наши перебранки, раздражение, тянувшееся все лето, отдалились настолько, что почти изгладились из памяти.

– Помнишь, Лидия? – Напряжение между мамой и тетей тоже, вроде, ушло. – На шестнадцатилетие родители подарили нам бриллиантовые гвоздики.

– Конечно, помню, – тетя Лидия, смеясь, берет в руки сумку. – Один из своих я быстренько вставила в нос, и наша мама меня чуть не убила.

Я тоже заливаюсь смехом. Как я им завидую, вот бы и мне близняшку! Тетя Лидия достает из сумки что-то плоское и квадратное, завернутое в грубую бумагу и перевязанное бечевкой.

– Итак, в июне я дала тебе камеру, – говорит она, протягивая мне сверток, – а это кое-что… с моей камеры.

Я улыбаюсь и, заинтригованная, беру сверток в руки. За столом все выжидающе смотрят, как я развязываю бечевку и снимаю бумагу. И тут у меня вырывается возглас удивления.

Подарок тети Лидии – мое фото в рамке. Снято из окна классной комнаты в Уитман-холле. Я стою под деревом розовой магнолии прямо у Уитман-холла, за мной простирается зеленый студенческий городок. На фото я как раз поднимаю Nikon, чтобы что-то сфотографировать. Глаза широко раскрыты, волосы растрепались, но мне совершенно не важно, как я выгляжу. Потому что я похожа на… на художника.

– Спасибо, тетя Лидия, – говорю я, задыхаясь от волнения и восторга одновременно, и поворачиваюсь к ней, чтобы ее обнять. – Это… прекрасно. Не слишком самовлюбленно прозвучало? – Мама и Макс смеются, а тетя Лидия улыбается и отрицательно качает головой. – Просто раньше никто не делал моих портретов, – объясняю я. Ну… кроме папы, похоже.

– Просто ты умеешь вдохновить, племянница, – говорит тетя Лидия, касаясь моей руки. – Однажды утром, перед началом занятий, я увидела, как ты снимала, и у меня возникла мысль. – Она делает паузу, потом наклоняется ко мне и понижает голос. – Это, конечно, секретная информация, но заключительным заданием у нас будут портреты. Вы сделаете портреты партнеров и сравните их с тем, как описали их лица в первый день! А потом снимете автопортреты.

– Ух ты! – говорю я.

Я буду снимать Хью, а он – меня, от такой перспективы мое сердце радостно бьется. Я снова смотрю на фото, потом на сидящих за столом. Лицо болит – так много я улыбаюсь. Я даже Максу улыбаюсь.

– Знаете, – продолжаю я, чувствуя прилив великодушия. – Теперь мне кажется, с поездкой во Францию я вела себя как-то по-детски. А зря. Может, даже лучше, что в конце концов я никуда не полетела. – С восхищением я кладу руку на фото тети Лидии. – Ну, то есть это почти компенсирует то, что мне не удалось увидеть в музее свой портрет папиной кисти.

Закончив эту мысль, я тут же начинаю жалеть о сказанном. Не стоило говорить «почти». Надеюсь, тетя Лидия не обиделась. Фотография мне на самом деле очень нравится. Но, похоже, мои слова ее не обидели, а озадачили.

– Какой именно портрет?

– Ну тот, который во Франции, – объясняю я. У меня вырывается смешок. Почему-то вдруг разволновавшись, я провожу пальцем по рамке. – С маками.

Тетя Лидия, нахмурившись, поднимает свой бокал.

– Но на той картине не…

Она замолкает. Глаза широко раскрыты, щеки пошли пятнами, губы плотно сжаты. Как в «Лучше латте», когда тетя Лидия, начав говорить об отце, вдруг оборвала себя.

– Что? – переспрашиваю я. Внутри все холодеет. – На той картине что?

– Лидия! – произносит мама, слова вырываются резко, как удар ножа.

Я бросаю на нее взгляд. Мамино лицо тоже покраснело, она неотрывно смотрит на тетю Лидию и будто испепеляет ее взглядом. Макс сбит с толку не меньше меня и озабоченно косится на маму.

– Мам? – я пытаюсь надавить. Холод уже не только внутри, он расползается по рукам и ногам. – Что происходит?

– Да ничего, – отвечает мама, сильно сжимая ножку бокала.

Но чувство такое, что не «ничего», а… что-то очень важное.

– Прости, – раздраженно перебивает тетя Лидия, на что я кручу головой, перевожу взгляд с мамы на тетю и обратно. Их лица искажены тревогой, и сейчас они так похожи, что даже страшно. – Я нечаянно, – продолжает тетя Лидия, по привычке она эмоционально взмахивает рукой и чуть не роняет бокал. – Осторожничать все сложнее и сложнее…