Петер Эстерхази - Исправленное издание. Приложение к роману «Harmonia cælestis»

Ничего подобного! Ничего между нами в порядке не было. — Теперь я поражаюсь своему ответу. Не понимаю, почему я это сказал. Ведь на самом-то деле все было в полном порядке, куда уж лучше, только мне хотелось чего-то большего, быть чуть-чуть откровеннее, чуть-чуть ближе. Но это в порядке вещей. И не было никаких проблем, я всегда сознавал (и не раз уже говорил об этом), что тайную мистическую отцовскую задачу (укрепить веру сына в жизнь в самый непредсказуемый, в самый нужный момент) он исполнил (может быть, даже не задумываясь об этом, не желая, не понимая этого, но какое это имеет значение, добавлю я ради справедливости и соблюдения меры).

Любил ли он меня — я сейчас сказать затрудняюсь. (В данный момент под любовью я разумею те отношения, которые связывают меня с собственными детьми.) Я его очень любил и никогда не задумывался о том, что это может быть не взаимно. Глядя на нашу мать, ощущая ее любовь к нам, трудно было даже представить, что отец, самый близкий ей человек, может к нам относиться как-то иначе.

Почему твой отец был так слаб? — неожиданно и непонятно в связи с чем укоризненно спрашивает меня жена.

Стр. 571. А это — почти эпиграф: Что касается — «говорить все, что думаешь», то, как мне довелось убедиться позднее, до добра это не доводит.

Читаю в книге Рюдигера Зафрански о грехе: Das Leid sucht die Transzendenz. (Боль ищет трансцендентности.) Господи, помоги!

Пока едем в машине, речь опять и опять заходит об отце. Я прошу Гитту «записывать», меня угнетает, что обязательно что-нибудь забуду. Цитирую по этим записям:

В нем не было никакого цинизма.

Был ли он счастлив? Да, незадолго до смерти, с Э. А с Мамочкой? От случаю к случаю.

По мнению Гитты [это я диктую ей, ведя машину; она рычит, да оставь ты меня в покое; спохватилась! — весело кричу я], его любимой книгой была «Без всякого принуждения» Белы Саса [46] См. прим. к с. 23. Бела Сас (1910–1999) — журналист, в 1949 году был одним из обвиняемых в нашумевшем политическом процессе по так называемому «делу Райка»; в тюрьме подвергся нечеловеческим пыткам; автор разоблачительной книги об этих событиях («Без всякого принуждения»), опубликованной в 1963 году на Западе. . С чего ты взяла? Он сам говорил. Мне что-то не верится. Эта книга до сих пор обернута в старую газетную бумагу — в свое время по конспиративным соображениям мы прятали так «нехорошие книги».

Я как раз была у вас в Ромаифюрдё, пеленала Дору — давно это было, — когда явился твой Папочка, в явном подпитии, и твоя мать тут же накинулась на него, да как ты смеешь мол в таком виде, перед своей внучкой! Он стоял за моей спиной, под прикрытием, хотел прошмыгнуть в свою комнату; в одной руке я держала пеленку, а другую непроизвольно заложила за спину, и он взял меня за руку. [с.] <���с.> Так мы и стояли, пеленка, отец твой, а в другой руке у него, как обычно, тот самый старый портфель.

Твой отец был классической жертвой. Я так не считаю. Точнее, напиши так: я не думаю, что он был просто жертвой. И далее поставь «с». Не знаю, чего тут непонятного! Строчную «с» напиши! А теперь давай поменяемся, я устал вести, у меня глаза болят.

На календаре весна, валит снег.

Мне снова «вступило в спину», зашел доктор Р., тесть моего младшего брата, сделал инъекцию диклофенака. Провожая его, я, пошатываясь, тащусь до калитки. И вдруг он мне говорит: Твой отец был истинным джентльменом! С чего это он? Если бы я сейчас заржал, он счел бы меня сумасшедшим. И к тому же обиделся бы. Между тем он прав, мой отец действительно был джентльменом, одним из последних. (Неплохо бы разобраться, интересный вопрос: что значит быть джентльменом в Венгрии?)

Ну вот и первая рецензия на нашу книгу, папуля. Теперь все будут говорить о тебе. Надеюсь, ты тоже рад? <���с., с.>

Будь это в моей власти, я уничтожил бы все к чертовой матери.

Но представим простоты ради, что мы встретимся на том свете. Вслед за тобою я прибываю в рай и вижу как на ладони буквально все. И что бы ты мог мне сказать, дорогой мой? Я полагаю, смутился бы даже сам Господь. Но мы ведь этого не хотим, не так ли, старик?!

Вместе с П. мы не спеша идем по улице Кечкемета в сторону ресторана, предвкушая замечательный вечер. Он вспоминает о старых временах. Да, отец твой… был все же замечательным человеком. И как это ему удавалось? Спас всю семью. Ведь вы же в порядке, все четверо, разве не так?! А скажи, вас преследовали, ущемляли? (П. живет за границей.) Наверное, прежде всего твоего отца? Я думаю, ему было очень трудно при коммунистах.