Петер Эстерхази - Исправленное издание. Приложение к роману «Harmonia cælestis»

Папочка, дорогой, я уже не способен смотреть на тебя как на реально существовавшего человека. Ты как будто явился ко мне из романа, из дрянного (дерьмового).

Стр. 508. …и только отца вашего они не смогли превратить в слугу!..Еще как смогли.

Вечером позвонил Й., он только что прочел рукопись. Жаль, что отец не дожил до этого, говорит он. Потому что роман — это памятник всем изуродованным судьбам. В судьбе моего отца, в этом трудном достоинстве , он увидел некую сатисфакцию: мой отец представляет их всех и т. д.

Старик, на хера ты все это разрушил?! Или ничто не разрушено? Даже наоборот? Так мы больше узнаем о «мире», о «конструкции бытия». Не знаю. Возможно, читателям (тут мне хочется захихикать) не помешает разочарование, которое ты им доставишь? Они его заслужили? Уточняю: мы его заслужили. В какой степени его заслужил я? — это мой личный вопрос.

Стр. 540. Так вы готовы умереть за родину или, может, я ошибаюсь?

— Готовы, Папочка, мы готовы.

Тут опять я начинаю реветь. Смех и слезы. А ведь это (всего лишь) цитата, ничего подобного этой сцене в нашей жизни не было. Мало-помалу я начинаю воспринимать «Гармонию» как подлинную реальность, из меня вылезает наивный читатель, эх, плакало наше доброе постмодернисткое имя!

6 марта 2000 года, понедельник

Стр. 560. Вот тогда-то мой отец стал действительно одиноким.Мы не лезли к нему, пусть идет как идет. Я тоже. И замечал, что с легким (или не слишком тяжелым) сердцем смиряюсь со своими поражениями, неудачными попытками найти с ним контакт. (Например, разговоры — я заранее придумывал «темы», культура, политика, спорт, личная жизнь — оставляли его равнодушным; на что-либо спровоцировать его я не мог — только вывести из себя. <���с.> Я видел, что это плохо, но до конца своей ошибки не понимал. Не понимал всей своей ответственности. Того, что любви без ответственности не бывает. ж. с., с.

Стр. 561. Видеть себя в зеркале ему было не по себе, лучше часами простаивать в полумраке винного погребка, это было приятнее.

Письменный стол, беспрерывное стрекотание пишущей машинки да кисловатый мрак погребка — и все.Быть может, книга права: это все. А то, что я теперь добавляю к ней, не имеет значения.

Не надейся, имеет.

А эта дурацкая история с Роберто! Ну не игра ли это с огнем? В доме повешенного говорить о веревке…

М. п. у.: придет время, когда о «Гармонии» похвально выскажется <���имя значения не имеет>. [Ничего подобного не произошло, а если и произошло, то, скажем так, в несколько иной форме.] И я буду слушать, растягивать удовольствие, ибо говорить он будет пространно, а когда он закончит и мы обменяемся с ним восторженными взглядами, то я обстоятельно, с напускной важностью («послушай теперь мою исповедь») вывалю на него все это . Ведь он единственный человек на свете, кто может во всем этом разобраться. Соотнести с Творением. Во всяком случае, я надеюсь. Однако боюсь, что он сделает это молча. Иначе и быть не может. И мне достанутся лишь его безмолвие и потрясенный вид. И, может быть, вместо чая он угостит меня палинкой. Так что лучше не ехать к нему на машине. [Все случилось гораздо хуже.] <���Хуже и не придумаешь.>

Стр. 572. Ближе к концу, танец отца с братишкой, брат успокаивает отца, но-но, потише-полегче, вот так-то, спокойнее, мой дорогой Зульфикар, спокойнее, хороший коняга, вот так, хорошо.Он коняга хороший, он успокаивается, действительно хороший коняга — и из глаз моих текут слезы. Вопрос армянскому радио: Что делать, из моих глаз текут слезы? — Мы не знаем, что значит «слезы», но думаем, что вам не стоит так увлекаться велосипедом.

Финал романа тоже получил дополнительную окраску, которая может одновременно вызвать рвоту, истерические рыдания и смех: …отец сидит за своей «Гермес-бэби», строчащей, как пулемет; отец бьет, колошматит по клавишам, и из машинки летят и летят слова, одно за другим опускаясь на белый бумажный лист, — слова, до которых ему дела нет, не было никогда и не будет.Не стану лукавить, красивый финал, лучшего не придумаешь — многозначный, трагичный и возвышающий. Одно только «но»: он строчит донос.

Пожалуй, это можно назвать ницшеанским юмором. Какая, по сути, сверхчеловеческая смелость нужна для того, чтобы всю эту красоту разрушить и ниспровергнуть. — Такой смелости у меня нет, я просто иду по следам отца. Как в том анекдоте, только наоборот: он не смелый, он просто слепой. [В такой ситуации написать хорошую книгу нетрудно, нужно только иметь соответствующего отца.] <���Но это всего лишь ж. с. Если серьезно, то возможность и смысл написания такой книги обусловлены существованием «Harmonia cælestis», о которой нельзя утверждать ни того, что ее написать нетрудно, ни того, что ее мог бы написать любой.>