Петер Эстерхази - Исправленное издание. Приложение к роману «Harmonia cælestis»

Стр. 343. История с прослушиванием! И вообще со звонками! К примеру, когда звонил гэбэшный куратор, отец разговаривал с ним вполголоса, с таинственным видом, а потом объявлял, что ему нужно срочно ехать за переводом. На лице нашей матери — черная туча ревности, на наших мордашках — презрение. — Хотя люди, встречавшиеся в то время с отцом, видели нечто другое, а именно то, что этот проклятый режим не всех сумел растоптать.

В действительности — сумел. И Грабала, и моего отца. — Я пытаюсь подобрать ему компанию поприличнее.

Стр. 349. …Гады, гады, да что ты об этом знаешь, Папочка, они каждое твое слово записывают на магнитофон…и т. д. «Ситуацию» с помощью этой фразы можно было бы разложить по полочкам: «гады» — правильно, «Папочка» — тоже правильно, «каждое твое слово» — все верно, и только слова «да что ты об этом знаешь», как обоюдоострое лезвие, поворачиваются против меня, колют, режут меня: Да что ты об этом знаешь?!

Как же все это тяжело. Тяжкий груз я взвалил на себя. Надо бы поостеречься, не думать, что я сильнее, чем на самом деле, не отмахиваться легкомысленно, думая, кровь носом не идет, и ладно, — ведь бывают и внутренние кровотечения. Малая венгерская порнография: Автомобиль «Трабант» обладает прекрасным сцеплением с дорожным покрытием и безупречным разгоном. Но это вовсе не повод для легкомысленности.

4 марта 2000 года, суббота

Во вчерашней «Frankfurter Allgemeine», в разделе «Краткая информация»: театральный режиссер Томас Бишоф, оказывается, был информатором штази и проч. Но почему «краткая»? Или будет еще подробная?

Стр. 397. В семье же отца… никогда никого и ничего не боялись…Между тем, как я вижу сейчас, сам он был воплощением страха. Испуга. Его припугнули, и он испугался. Но все же не выдавал свой страх ни в малейшей мере. И именно у него я учился храбрости (и, кстати, тому, что последняя вовсе не однозначна безумству.)

Я снова расплакался, как тогда, в мае, в день смерти отца. И плачу опять и опять. — Короче, заваривая на кухне чай, я снова подумал: давай с этим подождем, пусть раскручивается пока «Гармония», пусть в мире полюбят моего отца. На что я слышу вопрос (то есть м. п. у.): а что, после этой книги его перестанут любить? Тут-то и накатил на меня неожиданный приступ, и я зарыдал в темной кухне, прижавшись к стене, колотясь головой о холодный кафель… Я пытался подавить в себе этот приступ, чтобы ответить (как будто в реальной сцене):

Не надо его любить. Я и сам люблю его только потому, что он — мой отец.

И в самом деле: только потому. Хотя что означает «только потому»? И что значит, что я этого человека люблю. (Ну вот, опять… Как будто данный вопрос — единственное, что мы должны понять в жизни.) Что это значило для меня раньше и что — теперь? И что было бы, если бы он не умер? У меня, как у пацана, текут сопли.

Тело не устает меня удивлять.

Надо бы почитать что-нибудь о Мартиновиче [41] Игнац Мартинович (1755–1795) — руководитель так называемых «венгерских якобинцев», тайной организации венгерского дворянства, возникшей под влиянием Великой французской революции. Целью группы было провозглашение Венгрии республикой. В 1794 году организацию разгромили, и через год 18 человек, включая Мартиновича, были казнены. В начале 1950-х годов обнаружились документы, свидетельствующие о том, что Мартинович в начале 1790-х годов был тайным информатором Венского двора, а после ареста выдал на допросах всех участников заговора. . [Решил не читать.] <���Между тем я ведь даже не дворянин [42] Аллюзия к хрестоматийным строкам Ш. Петефи: «Не пишу и не читаю… Я — венгерский дворянин!» (Венгерский дворянин. Перев. Л. Мартынова). .>

Я мог бы выписывать из романа почти все подряд — настолько все актуально. Стр. 455. Быть отцом — загадочное предприятие. Сколько тайных вопросов и тайных ответов, рождающихся сами собой, без участия заинтересованных сторон! Быть отцом нелегко, потому что к этому невозможно заранее подготовиться. А то, чему можно научиться(…) — наименее интересная сторона отцовства. Я этого тогда не знал, но мой отец знал. Зато он не знал другого — что в конце концов все тайное всегда становится явным.И ведь в самом деле не знал. И я тоже.

Стр. 456. Как-то раз мне пригрезилось (или приснилось), что я расспрашиваю Господа Бога о своем отце. Допытываюсь, вытягиваю из Него — словом, навожу справки. Какой он? Хотелось знать, что он за человек. Быть хоть в чем-то уверенным. Так я проводил время, находясь в животе у Мамочки. Но Господь, сколько я из него ни вытягивал, никак не мог толком ответить на мой вопрос.Понятно теперь почему.