Шервуд Андерсон - Кони и люди [сборник litres]

Его лошади стояли в стойлах, противоположных нашим. Я полагаю, что человек, подобный ему, имеет право выбрать какое угодно место для своих лошадей.

Однажды вечером я и Том пришли туда, где он сидел на ящике, похлопывая бичом по земле.

Его прозвали «Молчальник из Теннесси», и действительно, он был молчалив – во всяком случае, в эту ночь.

Мы битых полчаса простояли в молчании и смотрели на него, а потом ушли, и в эту ночь Том говорил красивее, чем когда бы то ни было.

Он заявил, что если дождется смерти Гирса, то напишет о нем свою лучшую книгу, чтобы доказать, что имелся на свете хотя бы один американец, которому деньги не ударили в голову, который не мечтал разбогатеть, или приобрести фабрику, или вообще стать важной персоной.

– Он доволен тем, что сидит вот так, как мы его видели, и ждет, пока не наступит великий момент его жизни, когда он будет нестись на быстром рысаке впереди всех и сумеет всем существом отдаться одной мысли.

Том так разгорячился, что начал заикаться. Мы ходили вдоль дорожки внутри ипподрома; сумерки уже наступили, в деревьях кругом еще раздавалось щебетание птичек, слышен был стрекот насекомых в траве, меж деревьев, где было относительно светлее, и в воздухе кружились светляки.

Я вам передал то, что Том сказал относительно Гирса, хотя у меня было такое впечатление, будто Том думал в это время о той карьере, о которой он мечтал и которая ему не давалась. Он остановился у забора и стал что-то говорить, сильно запинаясь, и я тоже начал запинаться, хотя я понятия не имею, о чем я говорил.

Возможно, опять-таки, что я вполне сознавал, о чем мы оба говорили. Я предполагаю, что Том хотел, став писателем, проникнуться тем чувством, которое, по его мнению, испытывал Гирс в те минуты, когда его лошадь начинала последний круг, и он знал, что наступил момент привести ее первой.

Том уверял, что каждый мужчина в состоянии понять это чувство, но женщина – никогда. Он часто прохаживался подобным образом по адресу женщин, но тем не менее он впоследствии женился-таки на одной из них.

Возвращаюсь к моему рассказу.

Когда Том ушел, я продолжал свое «плавание» по очаровательным, маленьким, захолустным городкам Пенсильвании. Мой хозяин, странный, нервный субъект родом из Огайо, потерял много денег на бегах, но всегда, по-видимому, надеялся вернуть все одним ударом. И в этом году ему порядком везло.

Конь, бывший на моем попечении, маленький мерин-пятилетка, регулярно приходил первым к финишу, и вот мой хозяин выложил часть выигрыша и купил черного жеребца-трехлетку, по имени Мой Мальчик. Моего мерина звали Наддай, потому что, когда он участвовал в беге и начинал опережать одну лошадь за другой, мой хозяин совершенно выходил из себя и в возбуждении кричал так, что его за версту слышно было: «Наддай! Наддай!» И он не переставал кричать до конца бега. Вот почему, купив эту лошадку, он назвал ее «Наддай».

А меринок, надо сознаться, был быстрый. Как говорили парнишки на бегах, он «клал всех на лопатки». Это был тот род лошади, который называют «природным скакуном», ибо он от природы знал, как использовать всю быстроту, которой его наградила природа, и он не особенно нуждался в тренировке.

– Для него только и требуется, что поставить его на ипподром, а остальное он сам все сделает, – говорил мой хозяин, хвастая своей лошадью.

Итак, как видите, когда не стало Тома, мне нечего было делать по вечерам. Вскоре появился новый жеребец-трехлетка и вместе с ним негр Берт.

Берт мне очень понравился, и мы с ним хорошо сошлись, но это было не то, что с Томом; хотя мы стали такими друзьями, что Берт, я уверен, сделал бы все что угодно для меня, и, возможно, я для него тоже – чего ни я, ни Том не стали бы, пожалуй, делать друг для друга.

Но нельзя быть в таких дружеских отношениях с негром, как с белым. Тут есть какая-то причина, которой не понять, но все-таки она имеется. Так много было разговоров о разнице между белыми и черными, что мы оба поневоле чувствовали эту разницу и оба понимали, что было бы бесполезным пытаться ломать эту преграду. В результате мне было безумно скучно.

Со мною случилось нечто такое, что случалось несколько раз, когда я был еще молодым парнем, но чего мне никогда не удалось понять. Иногда я думаю, это потому, что мне пора было стать мужчиной, а я между тем никогда еще не имел дела с женщиной. Я не знаю, чем объяснялась эта задержка. Я не умею приглашать женщин. Я много раз пытался это сделать, но каждый раз безуспешно.