Эрих Ремарк - Время жить и время умирать [litres]

Подвели группу беженцев, пересчитали, построили в две шеренги. Они стояли со своими картонками и чемоданами, не сводя глаз с кофейного котла. Появились несколько офицеров-эсэсовцев. В элегантных сапогах и бриджах они, словно аисты, прошагали по платформе. В купе вошли еще двое отпускников. Один открыл окно, высунулся наружу. Там была женщина с ребенком. Гребер посмотрел на ребенка, потом на женщину. Шея в морщинах, набухшие веки, тощая, обвисшая грудь, линялое летнее платье с узором из синих ветряных мельниц. Все казалось ему намного яснее обычного – и свет, и все, что он видел.

– Ну пока, Генрих, – сказала женщина.

– Да, будь здорова, Мария. Кланяйся всем.

– Конечно.

Они смотрели друг на друга и молчали. Несколько человек с музыкальными инструментами выстроились посредине платформы.

– Блеск, – сказал ефрейтор. – Молодое пушечное мясо отправляется на фронт под музыку. Я думал, с этим давно покончили.

– Могли бы и нас угостить кофейком, – отозвался унтер-офицер. – В конце концов, мы старые вояки и тоже двигаем на фронт!

– Погоди до вечера. Получишь его в виде супа.

Послышались команды. Печатая шаг, подошли новобранцы. Почти все очень юные. Лишь несколько крепких парней постарше, должно быть, из СА или из СС.

– Из них и бреется-то мало кто, – сказал ефрейтор. – Гляньте на этих желторотиков! Дети! И на них мы должны полагаться на фронте.

Новобранцы строились. Унтер-офицеры покрикивали. Потом настала тишина. Кто-то начал речь.

– Закрой окно, – сказал ефрейтор отпускнику, жена которого стояла под окном.

Тот не ответил. Голос оратора продолжал трещать, словно у него были жестянки вместо голосовых связок. Гребер откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза. Генрих по-прежнему стоял у окна. Он не слышал слов ефрейтора. Смущенно, глупо и печально смотрел на Марию. Мария точно так же смотрела на него. Хорошо, что здесь нет Элизабет, подумал Гребер.

Оратор наконец замолчал. Четверо музыкантов заиграли «Германия превыше всего» и «Песню о Хорсте Весселе». Исполнили обе песни быстро, по одной строфе от каждой. В купе никто не шевелился. Ефрейтор поковырял в носу и равнодушно оглядел результат.

Новобранцы поднялись в вагоны. Кофейный котел покатил следом. Немного погодя вернулся пустой.

– Вот шлюшки, – сказал унтер-офицер. – Старых солдат жаждой уморят.

Артиллерист в углу на миг перестал жевать, спросил:

– Чего?

– Шлюшки, говорю. Ты что там лопаешь? Телятину?

Артиллерист вонзил зубы в бутерброд.

– Свинину, – сказал он, – свинину…

Унтер-офицер одного за другим оглядел всех в вагоне. Искал попутчиков. Артиллерист ни на что не обращал внимания. Генрих так и стоял у окна.

– Передай привет тете Берте, – сказал он Марии.

– Передам.

Оба опять замолчали.

– Почему мы стоим? – спросил кто-то. – Уже седьмой час.

– Небось какого-нибудь генерала ждем.

– Генералы летают.

Минуло еще полчаса.

– Ты иди, Мария, – время от времени говорил Генрих.

– Я подожду.

– Малышу надо поужинать.

– У него весь вечер впереди.

Опять молчание.

– Йозефу тоже передай привет, – наконец сказал Генрих.

– Хорошо. Передам.

Артиллерист шумно выпустил газы, глубоко вздохнул и мгновенно уснул. Казалось, эшелон только этого и ждал. Вагоны медленно пришли в движение.

– Что ж, пока, Мария, привет всем.

– Будь здоров, Генрих.

Состав набирал ход. Мария бежала рядом с вагоном.

– Присматривай за малышом, Мария.

– Да-да, Генрих. И ты будь осторожен.

– Само собой.

Гребер видел под окном горестное лицо бегущей женщины. Она бежала изо всех сил, чтобы еще хоть десять секунд видеть своего Генриха. А потом сам – неожиданно – заметил Элизабет. Она стояла за станционным сараем. Из вагона ее до сих пор не было видно. Лишь секунду он сомневался, потом отчетливо разглядел ее лицо. Настолько растерянное, что казалось безжизненным. Он вскочил, схватил Генриха за ворот:

– Пусти меня к окну!

Все вдруг было забыто. Он уже не понимал, почему пошел на вокзал один. Не понимал ничего. Он должен видеть ее. Должен окликнуть. Ведь не сказал ей самого главного.

Он дергал Генриха за воротник. Тот вывесился далеко наружу. Уперся локтями в оконную раму и кричал сквозь стук колес:

– Лизе привет!

– Пусти меня! Отойди от окна! Там моя жена!

Гребер рванул Генриха за плечи. Тот лягнул ногой. Попал Греберу по икре. И крикнул:

– За всем хорошенько присматривай!

Его жены уже не было слышно. Гребер пнул Генриха под коленки и за плечи дернул прочь от окна. Тот упирался. Махал одной рукой, а локтем и другой рукой цеплялся за раму.