Андрэ Моруа: Открытое письмо молодому человеку о науке жить

Как видите, работы у вас по горло. Перейдем к вашему досугу.

Досуг

Вчера у меня в гостях был молодой человек вашего возраста, он сказал мне:

-- Я знаю, что вы трудитесь круглый год с утра до вечера. Люди моего поколения совершенно не пони-мают такого образа жизни. Наша эра -- эра досуга. Уже сейчас можно предсказать, что скоро рабочий день сократится до семи часов, потом до шести часов, потом до пяти, отпуск будет длиться не три недели, а три месяца. Однако западный мир ни в чем не будет ощущать недостатка. Наука, создавая все более и более совершенные машины, придет на помощь промыш-ленности. Заводы будут работать сами собой, людей заменят компьютеры. Труд утратит свою ценность. Ис-тинной проблемой станет проблема организации досу-га. Что вы на это скажете?

-- Не думаю, -- ответил я, -- что стоит стремиться к эре полной праздности. Прекрасно, конечно, что люди больше не работают, как в дни моей юности, по десять -- двенадцать часов в день. Шесть часов? Пусть шесть, это немного, но еще терпимо, ведь к рабочему времени прибавляется время на дорогу. Каждый из нас сможет уделить три-четыре часа в день чтению, садо-водству, детям, сможет заниматься спортом, ходить в театр и в гости. Ладно. Пока все прекрасно... Пойдем дальше. Представьте себе двух-трехчасовой рабочий день. Боюсь, как бы люди не почувствовали тоску и неприкаянность. Вся прелесть досуга -- в контрасте между работой и отдыхом. Сегодня нам доставляет

(601)

огромное удовольствие отойти от станка или отложить в сторону бухгалтерскую ведомость, чтобы заняться спортом, взяться за книгу или отправиться в путеше-ствие. В тот день, когда никакая работа не будет пре-рывать наш досуг, над нами нависнет угроза скуки.

-- Придется к этому приспособиться, -- сказал он. -- Чтобы занять всех людей в стране, где почти все будут делать машины, необходимо все больше и боль-ше сокращать рабочий день. Иначе возникнет вынуж-денный досуг, то есть безработица. Кстати, разве в прошлом не было целых народов, состоящих из празд-ных людей? Там все делали не машины, а рабы, вла-дельцы же их становились Платонами и Сенеками. А разве средневековый рыцарь ходил на службу? Да и совсем недавно, в XIX и в начале XX века, высшее общество представляло собой кучку бездельников, от-нюдь не жалующихся на жизнь. Чем заняты все эти светские люди в цилиндрах, описанные Прустом, кроме обедов в клубе да ужинов у любовниц? Если прежде такой образ жизни вполне устраивал меньшин-ство, почему бы в будущем ему не стать достоянием всего народа?

-- В вашем парадоксе есть доля истины, -- ответил я. -- В самом деле, средневековый рыцарь посвящал время охоте, битвам и поклонению даме сердца, а грек времен Перикла -- философии, легкой атлетике и по-литике. Я допускаю, что продолжительный досуг пере-воспитает людей нашего времени и привьет им вкус к достойному времяпрепровождению. Как-то раз меня попросили надписать мои книги в заводской библио-теке. Любознательность рабочих и работниц, их тяга к культуре живо тронули меня. Дешевые издания откры-вают народным массам доступ к творениям классиков и, несомненно, в чем-то изменяют их жизнь. Но если не хлебом единым жив человек, то и не чтением еди-ным. Боюсь, его одолеет скука, а скука -- мать войны.

Он пожал плечами.

-- Ваши опасения, -- сказал он, -- в наше время смешны. Войны больше не будет; все знают, что это слишком опасно... Мы требуем права на лень. Разве это не естественное состояние первобытных народов в

(602)

теплых странах? В наши дни благодаря центральному отоплению все страны стали теплыми. Вы раз сто пи-сали, что только досуг создает питательную среду для любви-страсти и психологического анализа. Почему же то, что было верно в XVII веке, перестало быть верным в веке XX? На протяжении большей части жизни любовь -- самый приятный способ препровож-дения времени.

-- Конечно, но для расцвета любви-страсти, любви-чувства нужен был определенный моральный климат, складывавшийся под влиянием религиозных запретов, уважения к женщине, целомудренного языка. Сегодня, как вы мне сами сказали, большая часть молодежи не верит в бога, верующее меньшин-ство находит возможность договориться с небесами. О каком уважении к женщине может идти речь, когда она демонстрирует свою наготу на пляже, на экране, на сцене. Покров тайны сорван раз и навсегда. Что же касается целомудренного языка, то уж и не знаю, где его искать. Все говорят всJ, включая самые грубые слова. Чтобы избежать насмешек, самые робкие рома-нисты считают своим долгом называть не только кошку кошкой, но каждый орган человеческого тела его лаконичным непечатным наименованием. В ре-зультате любовь сводится к играм в постели, на диване или на траве.