Петр Ингвин - Зимопись. Книга шестая. Как я был стрелочником

– Он действительно пихается? – спросил я.

– Когда рад или недоволен, а сейчас он спит.

Улыбнувшаяся Любослава накрыла мою ладонь своей, ее щека доверчиво привалилась к моему вздрогнувшему плечу.

– Ему хорошо. – Она встрепенулась: – А вам, хозяин?

Второй рукой я вернул ее лицо на плечо.

– Отдыхай. Мне тоже хорошо.

Некоторое время мы лежали, наслаждаясь маленьким отпуском из ада. Что я мог сделать для Любославы? Сейчас – ничего больше того, что делал. Можно попытаться поднять якорь. Впрочем, одному это не по силам. Но даже если. Нас понесет течением в неизвестные края. Мне неизвестные, да, а ушкурники здесь как дома, и скоростной «Шнурок» настигнет нас в два счета. Не вариант.

Еще можно проковырять доски и пустить посудину ко дну, если станет совсем невмоготу. Пусть я не падальщик, но и нее падаль. «Врагу не сдается наш гордый Варяг…»

– Умеешь плавать? – спросил я.

– Плохо.

Любославаа съежилась. Боится, что какую-то гадость придумаю для своего развлечения, или просто за ребенка боится? А мысль появилась такая: спуститься потихоньку за борт и – вплавь до ближайшего леса, где дать деру…

С беременной напарницей не побегаешь. И не поплаваешь. И вообще – не. Если главное – безопасность ребенка, то безопасней остаться здесь. Надежный пол, крепкие стены и вменяемый я рядом – самое большее, на что Любослава может рассчитывать в нашей ситуации.

– Вас зовут Чапа, хозяин, если я правильно расслышала?

Я кивнул. В ее сознании это имя не ассоциируется с непутевым зятьком. Хорошо, но наводит на мысль, что она многого не знает о родственниках.

– Можно поинтересоваться, откуда вы знаете нашу семью?

Ненавижу врать, тем не менее – надо. Правда подождет своего часа, пока не исчезнет прямая угроза нескольким жизням.

– Бывал в Зырянке гостем, – ответил я.

– Всех знаете, или только отца и Любомиру?

– Всех. Тебе неизвестно, где сейчас Елка, Постник, Урюпка, Фенька?

Голова на моем плече отрицательно мотнулась.

– Зырянка разграблена, многие убиты. О родственниках слухи не дошли. Надеюсь, что они живы. – После судорожного всхлипа последовало тихое добавление: – Что хоть кто-то жив.

– Кто разграбил? – напрягся я.

– Убегайцы.

– А папы и конязь куда смотрели?!

– Конязь из-за чего-то повздорил с папами, могла начаться смута… Подоспело известие о подходе имперской армии. Мой муж ушел в ополчение, их вместе со служивыми перебросили к границе. Все понимали: убегайцев оставлять в тылу опасно. Конязь распорядился выдать им оружие и тоже отправил на передовую. До боев не дошло – одни из спасизадов сразу перебежали к противнику, другие повернули оружие против нас. Вооруженные банды заполонили страну, творили, что хотели, многие деревни вроде Зырянки перестали существовать. Какой смысл воевать с империей, если твой дом горит? Конязь отправился восстанавливать порядок, а папы за его спиной договорились с дикими и сдали страну без боя. Многие не приняли позорный мир. И мой муж в том числе. Ополчение разделилось на два лагеря. Одни поддерживали пап и подчинение па-хану, другие встали на борьбу за свободу. Вторые, то есть конязь и его сторонники, оказались в меньшинстве. Войско конязя разбили, начались гонения. Муж выжил. Он успел забрать меня из дома, но скрыться не удалось, в дороге нас схватили. Его посадили на кол у меня на глазах.

Страдалицу прорвало. Рыдания сотрясали, отчего лоб стучался в мою ключицу, а тело ходило могучими волнами. От потока слез на мне намокла рубашка. Я крепче прижал к себе пышный комок бед и нервов, несший внутри новую жизнь.

Сволочи. Почему от недоговороспособности власть имущих всегда страдают невинные? Свободной рукой я погладил Любославу по волосам.

Когда плечи перестали дергаться, а всхлипошмыганья утихли, донеслось:

– Как жену врага народа, меня приговорили к высылке без средств к существованию. С другими несчастными я оказалась на этом челне, а дальше вы знаете, хозяин.

Ужасная история, но одно слово зацепило и все время отвлекало, не давая покоя. Кажется, местная москвичка убегайка Ясна главу воинственной империи называла Пар Хан, а Любослава выразилась короче.

– Ты сказала – па-хан?

Папы, пахан… Местный подбор слов удивлял не меньше, чем за рекой.

– Имперцы не называют себя империей, а императора – императором, своего властителя они зовут только этим именем: па-хан, пан Хан, Пах Хан… как-то так.

– Именем или, все же, титулом вроде конязя? – уточнил я.