Петр Ингвин - Зимопись. Книга шестая. Как я был стрелочником

Проследив мой взгляд, Люба… нет, все-таки Любослава (чтобы не путаться) оперлась рукой об пол и попыталась подняться, но я перехватил.

– Сиди!

Под моим напором она опустилась на место.

– Тогда и вы садитесь, хозяин. – Ее лицо снова смотрело в пол. Об окаменевшие мышцы можно было точить меч. – Если вы стоите, я обязана стоять. Я не хочу неприятностей.

– Никакой я тебе не хозяин!

– Вы из них? – Мах спутанных каштановых локонов указал на берег. – Значит, хозяин.

– Я не из них. Я сам по себе.

Любослава покачала головой.

– Вы с ними. Значит, хозяин.

– Не называй меня так. – Я осторожно примостился рядом. Образовалась вмятина, словно весил втрое больше. Старые тряпки не годились на роль перины. Вынужденная соседка отстранилась, как аристократка от пьяного гусара, но вздрогнула и заставила себя вновь придвинуться. – Я не хозяин, иначе ты давно была бы свободна.

– Вы хороший хозяин, спасибо вам. Но если я не буду вас так называть, меня накажут.

– Называй, как сочтешь нужным, я не хочу, чтобы с тобой или с ребенком что-то случилось.

– Чем я могу отблагодарить вас? У меня ничего нет, кроме меня самой.

Показалось, что Любослава хочет развернуть свою хламиду. Еще чего не хватало.

– Тебе хватило еды? – быстро спросил я.

– Спасибо, хватило.

– А ребенку?

Любослава сжалась, будто ее собрались ударить.

– Простите… Ему действительно нужно больше.

В течение нескольких минут я прошерстил весь корабль, с носа до кормы и снизу доверху. Довольно результативно.

– Держи.

Перед Любославой образовалась горка всевозможной снеди.

– А вы? – Она, не отрываясь, глядела на пищу.

– Я поел на берегу. Это тебе. Э-э… ребенку.

Лишь тогда Любослава осмелилась начать есть, а благодарности продолжили сыпаться, как из прохудившегося ведра:

– Спасибо, что выбрали меня, не пожалеете. Я видела, вы сразу обратили на меня внимание, но даже подумать не могла, что вы такой хороший. Вы же не причините вреда ребенку?

Так и хотелось гаркнуть во все горло: «Я – Чапа, обвенчанный по вашим законам муж твоей сестры! Я не хочу причинять вред ни ребенку, ни тебе, я хочу спасти вас, но не знаю, как это сделать!»

Все осталось внутри.

Нельзя выдавать себя. Никто не знает, чем это аукнется.

– Я спрашивал про Немира. Он приезжал в Еконоград?

– Мы не видели отца со дня свадьбы.

Вот как. Папы перехватили раньше. Жаль кузнеца.

– Мы – это вы с мужем? Где он сейчас?

– Убит.

Теперь я обязан позаботиться о Любославе. Больше некому.

Чертово чувство долга, мама с папой, зачем вы меня так воспитали?! У меня нет выбора! У любой сволочи есть. А у меня – нет.

Хорошо это или плохо? Каждый решает сам.

Любослава полулежала рядом, облокотившись на одну руку, а второй поглаживая округлый живот. Ее сестру я фактически предал, но судьба дала второй шанс. Значит, спасибо, судьба, хоть и кляну тебя последними словами. Ни за что не оставлю Любославу, ведь если не я, то кто же? «Поступай с другими так, как хотел бы, чтоб поступали с тобой», – увещевают, словно сговорившись, все Святые книги. Не хотелось, чтобы меня или близкого человека кто-то бросил в сложном положении. Вывод очевиден.

– Эй, молодой, все нормально? – принеслось с берега.

Кто-то махал мне рукой. Может, Урван. Или Ядрей. С палубы не видно. Я махнул ответно, там успокоились.

– Здесь мы как на сцене. – Я поднялся и потянул за собой Любославу. – Пойдем вниз.

– Как скажете, хозяин.

Слово резало по живому, вновь захотелось ругнуться. Я сдержался. Пусть называет, если ей так спокойнее.

В трюме доспехи и оружие полетели на пол, я снова настелил лежанку, на которой мы и устроились бок о бок. Приятно ощущать тепло лежащего рядом человека. Любослава не возражала, даже чуточку льнула ко мне, будто найдя островок безопасности среди рухнувшего мира.

– Можно? – спросил я, приподняв руку и кивнув на вздутый мяч живота.

– Да, хозяин.

Я опустил ладонь на покрытую дерюгой плотную выпуклость. Внутри была тишина.

– Лучше вот так.

Любослава выдернула тканевую прослойку между рукой и кожей. Меня обожгло прикосновением к сокровенному.

Странное чувство. Под рукой словно бы зыбкая пелена, за которой растет и мужает параллельный мир. Наверное, такая же отделяет окружающий мир от далекого моего. Нас, четверых дельтапланеристов, «родило» сюда для каких-то целей. Не знаю, как с остальными, а со мной все ясно. Рожденный из чрева выносившей меня реальности, я рос и мужал, как подобает мужчине, и за небольшое время сумел стать старше на целую жизнь. Теперь мне не требовалась помощь, я мог помогать сам. Не в этом ли смысл жизни – делать все, что можешь? Выходит, я живу. Дома не жил, там я играл в жизнь. Здесь, где жизнь играет со мной, я живу.