Петр Ингвин: Зимопись. Книга пятая. Как я был невестором

За триста лет до Иисуса (так договорились между собой современные историки) Экклезиаст назвал все суетой сует. Но любовь к Богу он все же вывел за рамки. Позже Иоанн сформулировал обширнее: «Бог есть любовь». Красиво сформулировал. Проникновенно. Мудро. Никто и не спорит. А если посмотреть с другой стороны: можно ли тогда считать правдой обратное, то есть, что любовь – это и есть Бог?

Здесь сознание впадает в ступор. Начинает возражать. Отвлекаться. Потом – дерзить. Впрочем, с тем, что жизнь без любви – это ад, разум соглашается легко. И соглашаются все. Потому что в таком аду люди живут. Работают. Создают семьи. Размножаются. Мучаются и мучают. Ищут новые варианты. Ищут смысл жизни. Ищут счастье.

А надо искать – любовь.

Мы с Юлианом сидели связанными у разворошенных постелей, и кроме мыслей о высоком в висках стучало: дела еще не столь плохи, чтобы рассчитывать на улучшение. Мы живы. Пока. И безоблачно здоровы. У нас остались мечты и надежды. Судьбе еще есть над чем посмеяться. Как гласит закон Мерфи, если дeлa идут xужe нeкудa, скоро oни пoйдут eщe xужe. А слeдcтвиe Фapнcдикa добавляет: пocлe пoвopoтa coбытий oт плoxoгo к xудшeму цикл пoвтopитcя.

Я помню еще одну формулировку: пpeдocтaвлeнныe caми ceбe, coбытия имeют тeндeнцию paзвивaтьcя oт плoxoгo к xудшeму. Выбираю этот вариант. Главные слова – «пpeдocтaвлeнныe caми ceбe». Значит, у человека действующего остается шанс.

Томе едва не отрезали голову, когда я не смог сделать выбор. А кто бы смог, да еще – быстро? На вопрос «счастье или жизнь» любой вменяемый человек знает ответ, но как же трудно высказать его вслух.

В миг перед окончательным движением меча я замотал головой. Зарина вздохнула и отвернулась. После короткого совещания Тому одели и увели, а мы с Юлианом так и остались со связанными руками-ногами ждать неизвестно чего.

Тома вернулась под утро. Она с кряхтеньем вылезла из щели в стене, с халата и волос сыпалась земля, пахнувшая червями и сыростью. Тома перерезала связывавшие нас веревки и вынула кляпы, и некоторое время мы втроем просто сидели, обнявшись.

– Скоро расскажу вам удивительную историю, – тихо сказала Тома. – Сейчас не могу. Дело даже не в этом, – ее взгляд указующе пробежался по стенам, – просто я дала слово. После завтрака пойдем выгулять зверей и поболтаем, о чем получится.

Едва мы успели привести себя и нервы в порядок, как слуги принесли умывание, после чего нас пригласили на завтрак. Шатровый городок за ночь исчез. Визит царицы закончился без уведомлений – все точки расставлены, планы озвучены. Осталось вплести в них свои. Сначала их предстояло составить —с учетом новых обстоятельств я не был готов бросить все, чтобы ехать в неведомый невесторий. Сейчас нужно найти Зарину, иначе никто не заставит меня сделать и шага.

– Чичан, – напомнил я Томе, когда мы втроем сидели за столом в обеденном зале, а вокруг суетились слуги.

Дядя Люсик, чтобы не мешать молодежи, не навязывался к нам в компанию. Если серьезного повода не было, он предпочитал завтракать отдельно. Сейчас повод был, но дядя Люсик об этом не догадывался. А жаль, мудрый совет (к которому, честно говоря, я все равно не прислушаюсь) не помешал бы – пусть просто в качестве информации к размышлению. Голову переполняли мысли, едва удерживавшие на лавке, чтобы не вскочить и не бежать на поиски единственного нужного мне человека.

– Чичан, – повторил я имя слуги, к которому у меня имелась пара судьбоносных вопросов. – Надо позвать его. Желательно, сейчас же, чтобы не получилось как с бойником Титом.

– Не надо тебе разговаривать с Чичаном. – В глазах Томы мелькнуло что-то непонятное – то ли печаль, то ли страх, то ли усталость. – Я сама отвечу на все вопросы.

Пришлось ждать прогулки. Со зверьем на привязи мы отъехали от поселка, и только тогда Тома рискнула заговорить. Несколько сопровождавших конных бойников держали круговую оборону, Юлиан беспокойно оглядывался, а блиставшая короной на шлеме новоявленная царисса удивляла спокойствием.

– Больше не будет покушений, – сообщила она тихо.

А ее взор, старательно отводимый в сторону, погрустнел. Или чего-то стыдился?

– Где она? – спросил я.

Не требовалось уточнять кто.

– Она признала за мной право на вотчину и ушла. Сказала, что больше мы ее не увидим.

– Вы разговаривали? – Надежда на моем лице прожила недолго, разбившись об угрюмость выражения на лице Томы.