Петр Ингвин - Зимопись. Книга шестая. Как я был стрелочником

Меня подбодрили выкриками:

– Давай, нечасто получается выбрать раньше капитана!

– Это что же… Но я… – У меня перехватило горло.

Ядрей пихнул в спину:

– Чапа, не выделывайся. Вспомни, о чем мы говорили.

А Урван посмеялся:

– Не переживай, это не на всю жизнь, а только до утра.

Ушкурники загоготали. Меня бросило в краску. Пленницы со страхом косились на нас. Вряд ли они слышали разговор дословно, но понимали, о чем идет речь. И ничего не могли сделать. Они – добыча.

«Людей уважают, вещами пользуются».

Я смотрел на Любу. А она на меня не смотрела. Узнала ли? Как не узнать, если имя горланят так, что по воде рябь идет и деревья качает. Второго такого имени не сыскать, а если найдется, то как не посмотреть, кому принадлежит?

Люба не смотрела.

– Давай, Чапа, люди ждут.

– Ее.

– Тяжелую? Ты что, крышей поехал? Ее и оставили-то для количества, на всякий случай.

– Случай наступил. Ее.

Урван хмыкнул, одна половина его изуродованного лица скривилась:

– Тебе виднее. Тяжелую, так тяжелую, другие только порадуются. Забирай.

– Куда?

Пираты снова разразились противным хохотом.

– Лес большой!

Урван напомнил:

– Чапа герой, но он новенький.

Это значило, что следить или хотя бы присматривать за мной не перестанут.

– Пусть идет на «Везучий», места много, а выход с него единственный.

Урван согласился.

– Слыхал? Бери, кого выбрал, и дуй на челн, пока завтракать не позовем. Грызь, отвези.

Один ушкурник бросил «Про меня не забудьте!» и пошел к лодке. Меня негнущиеся ноги понесли… нет, потащили к пленным.

– Пойдем, – сказал я Любе, остановившись в нескольких шагах.

На двух слогах голос срывался дважды.

Люба подняла взгляд. В нем была пустота.

– Как скажете, хозяин, – тихо принеслось в ответ.

Два других героя дня едва не подрались за Голубу. Капитан разрешил спор, забрав ее себе, а герои выхватили из толпы других красивых девчонок. Числом ушкурники превосходили пленниц, поэтому оставшихся делили на нескольких или разыгрывали в монетку. Думая совершенно о другом, я все же отметил, что монетка была обычной, местной. Чудеса отменялись. До того, как страна башен пустила реку по новому руслу, Каиново племя не было изолировано, и затертые кулоны хранителей Последнего завета, скорее всего, принесены в долину отсюда.

Лодка довезла нас до борта, я помог Любе подняться. Ее рука была холодной, как лед, и рыхлой, как вата. Глаза по-прежнему глядели в пол. Люба в молчании просеменила до люка и остановилась. Грызь отчалил, мы остались одни на огромном корабле. Я освободил Любу от веревок.

– Только ребеночка пощадите, – заговорила она. Голос едва прослушивался, мысли сбивались, ее затрясло. – Я все сделаю, только не трогайте ребеночка, он уже пихается, он хороший…

– Люба! – Я встряхнул девушку за плечи. – Это же я!

Испуганный взгляд поднялся с пола на меня и вновь опустился.

– Я вас не знаю. Откуда вам известно мое имя?

– Любомира, это же я!

– Я Любослава. О Любомире давно нет вестей.

Меня словно ошпарило. Мне же рассказывали, что есть такая замужняя сестра-близнец из Еконограда. Но как же похожа!

– Кузнец Немир доехал до вас несколько месяцев назад?

– Трудно стоять. Можно, я сяду? Но если нельзя…

– Садись, конечно.

Я спрыгнул в трюм, через минуту вверх ударил гейзер пустых мешков и тряпок неизвестного назначения. Из собранных вещей получилось подобие матраса, разостланного на прямом участке перед рулем.

– Можешь прилечь. Располагайся, как удобно.

Во тьме на берегу пираты осуществляли право сильного. Отблески костров выхватывали дерганные движения. Напоминало картинку из ужастиков. Казалось, что люди рвут друг друга на части и поедают. Слово «люди» выглядело неуместно и даже кощунственно. Красные отсветы придавали жути. Стервятники и мыши, финал. Нет, львы и овцы: одни рычали, вторые блеяли, каждый исполнял роль, которую определил себе сам. Нет, все же падальщики и падаль: первые клевали остатки с чужого стола, так как не завели своего, вторые согласились с низшим положением в пищевой цепочке, почему-то считая это ударом судьбы, а не собственным выбором. «Меня бьют и будут бить, пока я это позволяю», – говорит молитва в стране башен. Трудно не согласиться, когда перед глазами такое, как сейчас. Еще труднее понять и принять. Если бы кто-то дал отпор, хотя бы сделал попытку – можно вмешаться. Но как спасти людей от самих себя?

Я отвернулся.

Лежак скрипуче промялся, опустившаяся Любослава сдвинулась на краешек, оставив основную часть свободной. Тряпье, прикрывавшее ее тело, напоминало рваную простыню. Возможно, в прошлой жизни ею и было. В дыры лохмотьев проглядывала белая кожа, по которой словно прошлись наждаком. Ссадины, царапины, ранки и пятна – ни одного квадратного сантиметра, которого не коснулись люди или обстоятельства.