Литва притесняла христиан. Литва обидела святой престол. Литва должна быть наказана.
«Так что извини, друг!» — читал Кориат на всех лицах. Война была делом решенным, и встреча с Великим магистром это только подтвердила.
Кориат возвращался «ничтоже успеша», тяжело размышляя над проблемами предстоящей кампании. О своих делах он старался не думать. В Ордене-то оно и некогда было, зато теперь, в долгой дороге, сквозь невеселые мысли о войне прорастали, перли, застили думы еще более тяжкие: о доме, Бобровке, о потерянном самом любимом на этом свете существе. И трепыхалось где-то на самом донышке слабенькое: «А может, найдется еще? Может, жив? Ведь не нашли же никаких следов того, что он...» — и щемило в груди.
Об исчезновении Мити он узнал в Вильне перед самым отъездом в Орден. Что можно было сделать? Ровно ничего! Ничегошеньки!!
Напился до свинского состояния, плакал три дня, да собрался скорее к немцам, чтобы хоть куда-то как-то отвлечься. А теперь думал: надо узнавать, надо все переворошить, все вверх дном поднять, а узнать. Надо в Бобровку. Там же Бобер, там же Ипатий, неужели они так вот все и упустили, и успокоились?! Правда, что-то там про Ипата донесли, будто исчез... Странно... Да, страшный год... во всем неудачный... И война впереди.
— Князь, нас встречают. Смотри!
— Вижу.
Навстречу двигалась целая процессия, с санями, с флажками на пиках. «Отчего так пышно? Или думают, я им хорошее что везу?» Действительно, их встречали. Люди Олгерда. Почтительно поприветствовали, сказали, что Великий князь ждет с нетерпением. Попросили Кориата и ближайших его советников, Леонарда и Байгарда, пересесть в сани и помчали по накатанной дороге в столицу.
— Ну, какие новости, Арвид, как вы тут живете? Рассказывай.
— Живем понемногу, — Арвид отводит глаза, — а новостей от тебя ждем. Князь Олгерд начал готовить крупный поход, но как всегда: куда пойдем — знает только он. Может, это и от твоих новостей будет зависеть. Что ты нам привез?
— Что привез, то привез, — криво усмехнулся Кориат, — скоро узнаете. Что из Новогрудка, какие вести? С Волыни? Не отыскалось следов княжича Дмитрия?
— Не отыскалось, — Арвид смотрит вниз, — а из Новогрудка вести плохие...
— Что еще?! — Кориат выпрямился, засверкал глазами. «Неужели опять что с детьми?! С дочками? Или с маленьким Федькой?!!
— Ты уж того, крепись, князь, воля Божья...
— Что?!
— Жена твоя, княгиня Ольга...
— Ну!
— Померла две недели назад.
— О, Господи! — Кориат, чувствуя себя последней скотиной, вздохнул почти с облегчением.
«Все-таки не дети. Господи! Прости меня, грешного! Разве можно так?.. О жене... матери моих детей... покойной к тому же... Но не могу... Как я ее не хотел, длинношеюю! Какая же она язва была!.. Из-за нее все мои мучения, из-за нее Митя был от меня вдалеке... Был бы при мне, может, и не пропал... А ведь без нее тяжко будет. Как она двор держала! Как Олгерд ее уважал! Прислушивался! Как она с братьями моими разговаривала... Упокой, Господи, душу...»
— Что ж с ней случилось?
— Да так как-то... занедужила, говорят, слегла... Не болела, не горела, слабела, слабела и как заснула.
«Странно... Странная хворь, странная смерть... Не подпустил ли кто порчу?.. Только кто, за что?.. Хотя...»
— Что ж не известили меня?
— Олгерд не велел. На похороны ты не успевал, а в делах была бы великая помеха.
— Да-а-а... Мудрец — князь Олгерд. Только зря, пожалуй, он мудрил, вряд ли мне это помогло.
— Чтотак?! — вскинулся Арвид.
— Ничего...
Олгерд упредил рыцарей и собрал все силы Литвы для удара по Ордену.
Перед самым Крещеньем, 8-го января, Бобров полк выступил вслед уже ушедшему вперед Любарту в сторону Трок, где был назначен общий сбор. Первый переход оказался самым трудным — тропой выбирались на широкую дорогу. Устали и иззябли. Мороз трещал изрядный (по нынешним меркам — градусов двадцать) — Крещенье.
Было тихо и ясно, с неба, хотя на нем не было ни облачка, сыпался, как из воздуха нарождался, меленький редкий снежок, почти иней.
Солнце спряталось быстро, на дорогу вышли уже в темноте. Шатров не ставили, разместились у костров, огородившись с внешней, холодной стороны попонами, шатровыми полостями.
Бобер после ужина еще раз обошел лагерь, смотрел, как устроили коней, боялся застудить. Вернувшись к своему костру, он быстро устроился у самой попоны, наклонно на кольях натянутой для сбережения тепла, завернулся в куний плащ и успел уже задремать, когда из-за попоны протянулась чья-то рука, легонько ткнула его в бок:
Читать дальше