Александр Амфитеатров - Virtus Аntiquа (Оруженосец)

Мадонна, я любовь свою нашелъ
Не для того, чтобы ее утратить.
Во всѣхъ странахъ прославлена она
Моимъ мечомъ и пѣсней менестрелей.
Всѣ знаютъ имя Сильвіи!..

Вашъ пажъ
Разсказывалъ мнѣ это, Галеотто,
И я, повѣрьте, благодарна вамъ…
Откуда, кстати, взялся этотъ мальчикъ?

Мой Ланчелотто – бѣдный сирота,
Но честнаго происхожденья. Гдѣ-то
Здѣсь, въ замкѣ подъ Неаполемъ, живетъ
Его мерзавецъ-вотчимъ. Онъ ребенка
Побоями и скупостью довелъ
Почти до сумасшествія. Мальчишка
Изъ собственнаго дома убѣжалъ,
Какъ изъ тюрьмы колодникъ озвѣрѣлый…
Въ тотъ самый часъ, когда я покидалъ
Съ разбитымъ сердцемъ портъ амальфитанскій,
Онъ на маринѣ подошелъ ко мнѣ.
Босыхъ и черноглазыхъ оборванцевъ
Немало тамъ скитается всегда…
Но этотъ вдругъ привлекъ мое вниманье
Какимъ-то грустнымъ разумомъ въ очахъ
И тихою, насильственной улыбкой.
Онъ, со слезами, взять его молилъ
Въ заморскій путь: «Служить вамъ, какъ собака,
Я буду, графъ!» Среди моихъ матросовъ
И латниковъ не зналъ его никто:
Но я его очей повѣрилъ правдѣ,
И Ланчелотто сталъ моимъ слугой…

Онъ очень преданъ вамъ.

О, даже слишкомъ!
Сказать вамъ правду, онъ – изрядный трусъ:
Дрожитъ, какъ листъ, едва засвищутъ стрѣлы
И загрохочетъ вражій барабанъ.
А между тѣмъ: когда съ окоповъ Агры
Насъ оттѣснилъ неистовый султанъ,
И мы – одинъ на пятерыхъ – рубились,
Я изнемогъ… Насѣли на меня
Невѣрные… Сверкаютъ ятаганы…
И вдругъ мальчишка этотъ, словно тигръ,
Прыгнулъ съ коня въ средину нашей схватки
И – принялъ мнѣ назначенный ударъ,
И замертво къ ногамъ моимъ свалился.
Тутъ подоспѣлъ съ толпою англичанъ
Король Ричардъ, и мы врага отбили.
Съ тѣхъ поръ мой тихій Ланчелотто сталъ
Мнѣ не слугою – другомъ. Я приблизилъ
Его къ себѣ. И – странно – почему
Особенно къ нему я привязался.
Онъ смуглъ, черноволосъ и черноглазъ,
А между тѣмъ напоминалъ онъ какъ-то
Мнѣ образъ вашъ… Не знаю, что, но есть
Въ его чертахъ вамъ родственное что-то.
Порою – взглядъ, порою поворотъ
Лица, порою – тихая улыбка…
И даже голосъ странно мнѣ знакомъ,
Хоть вѣчно скорбью тайною отравленъ.
Я Ланчелотто полюбилъ за то,
Что Сильвіи нашелъ въ немъ отраженье.

Благодарю васъ. Ахъ, какъ лестно быть
Любимой – въ зеркалѣ. Вашъ Ланчелотто
Объ этомъ знаетъ?

Да.

И васъ ко мнѣ
Въ своей безмѣрной дружбѣ не ревнуетъ?

Онъ молится на васъ, какъ я молюсь;
Онъ въ вашу честь канцоны сочиняетъ,
Молитвою кончаетъ онъ свой день:
«О, небеса! Меня вы накажите,
Но только дайте графу моему
Любовь мадонны Сильвіи!..»

Счастливецъ!
Какъ любятъ васъ! За что?..

Ну, что жъ… Молитва
Его услышана. Я… ваша!

Сильвія!

Вѣдь я давно, давно тебя люблю!
Зачѣмъ такъ долго ты не возвращался?

Ахъ!

Что съ тобою?

Перевязь меча
Мнѣ руку оцарапала.

О! Къ чорту —
И перевязь, и мечъ!

Любовь моя!
Мгновенье это все вознаграждаетъ:
Пять долгихъ лѣтъ скитаній и труда,
Пять долгихъ лѣтъ отчаянья, сомнѣній,
Тяжелыхъ сновъ и горькихъ пробужденій!

Дитя мое! Своей любви цвѣтокъ
Лелѣялъ я подъ вражьими мечами
Его я кровью жаркою, слезами
Кровавыми слезами поливалъ!
И выросъ онъ, привѣтенъ и роскошенъ,
И я въ рукахъ своихъ его держу…
Я окруженъ его благоуханьемъ,
Я царствую… Конецъ моимъ страданьямъ!

Скажи мнѣ: не случалось никогда
Тебѣ бояться, что непрочно счастье,
Что мигъ одинъ звѣзда его горитъ;
А тамъ опять черно ночное небо
И вдвое гуще непроглядный мракъ?