В конце недели аппарат уполномоченного ГПУ, отдела милиции, а вскоре и весь город облетела недобрая весть: из камеры предварительного заключения бежал бандит Ванька Митюхин. Знающие люди рассказывали о том, как удался побег. Ночью Митюхин попросился в туалет. Охранник вывел его во двор, бандит зашел в дощатую уборную, а охранник, предупредив заключенного, чтобы тот не запирал дверь на крючок, стоял поблизости. «Ну скоро ты?» — спросил охранник, но ответа не последовало. Оказалось, Митюхин выбил доски задней стенки и бежал.
Говорили, что охранника будут судить за преступную беспечность.
— Вот ты Митюхиным тыкал мне в нос, а я говорил тебе, что ему нельзя верить. Так чья была правда? — с ехидцей спросил Клейменов, когда Прошин вызвал его на очередной допрос.
— Правда только одна, двух не бывает! Запомни это, Клейменов, — с нескрываемой злостью отпарировал Василий и отправил арестованного в камеру. Он думал о том, что преступная деятельность Клейменова подтверждена показаниями Митюхина и ряда других участников банды Недосекина, ранее задержанных и осужденных, что имеющихся в деле доказательств вполне достаточно для суда. Размышления Прошина прервал вошедший Дмитрий Тарасов.
— Чего закручинился? Никуда не денется твой Митюхин, поймаем, — шумно говорил Тарасов, похлопывая Василия по плечу.
— Конечно поймаем, — вяло согласился Прошин. — Голова что-то разболелась.
— Пошли домой, собирай бумаги, хватит.
Тарасов был на два года старше Василия. Среднего роста, широкоплечий, с волнистыми каштановыми волосами. Многие нижнеломовские девчата заглядывались на красивого парня, но тот, казалось, всю кипучую энергию отдавал работе. Василию часто приходилось выезжать с Тарасовым на боевые операции — мерзнуть на снегу, мокнуть под холодным осенним дождем, без сна и без еды сидеть в засадах, — но он ни разу не слышал, чтобы Дмитрий хныкал или сетовал на тяжелые условия.
Дмитрий заметил, что Прошин устал, как-то приуныл — сказывалось нечеловеческое напряжение ума и сил, — и почувствовал свою вину перед товарищем: прошло недели две после их разговора, Василий, несомненно, ждет с нетерпением, а он не может выбрать часа, чтобы поговорить с родителями о его женитьбе на Анечке. Тарасов дал себе слово: завтра же обсудить этот вопрос.
Они вышли в предрассветную тишину. Молчали горластые петухи, спали чуткие собаки, и только в темных палисадниках уныло поскрипывали сверчки.
— А как с бородачом теперь? — тихо спросил Дмитрий, выпустив облачко белесого дыма.
— С Клейменовым, что ли? Все доказано, не уйдет от ответственности. Ну и вражина! — Василий пересказал ответ Клейменова на его вопрос об отношении к Советской власти.
— Так и сказал? — удивился Дмитрий. — Обнаглел! А ведь вроде радоваться должен: нэп развязал руки, его отец имеет собственную лавку, жульничает…
— Знает, все это временно, потому и грезит о возврате к прошлому.
— Не просто грезит. Днем гвоздями да подковами торгует, а ночью людей убивает.
— Такова, видно, натура частного собственника: пусть весь мир провалится в тартарары, лишь бы уцелели его лавка, фабрика…
Когда дошли до своего дома, остановились.
— Просьбу твою помню, непременно выполню, — сказал Дмитрий, пожимая руку Прошину.
— Спасибо! — поблагодарил Василий, сразу догадавшийся, о чем идет речь.
Одинокая тетка Митюхина по матери жила в своем домике в пригородном селе Кривошеевке. Иван через огород пробрался во двор и тихо постучал в окно. Екатерина отодвинула цветастую занавеску и, прильнув лицом к стеклу, узнала племянника.
— Какой леший носит тебя в ночь-полночь, — ворчала тетка, отпирая хитрые запоры.
— Спасай, тетя Катя. Меня и Елизара позавчера чекисты сцапали. Я убежал…
— Не гонятся за тобой?
— Нет, ночью-то засек бы. Тетя Катя, я только до утра, с вертушкой уеду.
— Ой, Ванюшка, чует мое сердце, потеряешь ты свою буйную головушку! — причитала Екатерина. — Есть хочешь?
— Неужели! Голоден как вепрь. Ничего, тетушка, о моей голове не печалься, она не такая глупая, чтобы зазря в петлю лезть.
— Уже залезла, не знаю, как вытащишь ее оттоля.
— Вытащу. Надо мне переодеться, как-то обмануть милицию.
— Найду чего-нибудь.
— Тетя Катя, ты сколько прожила с дядей Петей-то?
— Чего там, всего две коротких недельки и прожили; потом его призвали на германскую, там и погиб.
— То-то я думаю, почему ты ребятишек не нарожала?
Читать дальше