Василий Стенькин - В осажденном городе

— А разве бывают у меня плохие? — спросила мать, тронутая похвалой.

— Сегодня особенные, прямо отменные.

— Дай бог, чтобы жена кормила тебя такими блинами. — Алевтина Алексеевна улыбнулась и подложила сыну еще два пышных, толщиной в палец, блина.

— Я пока буду ориентироваться на твои: это надежнее.

— Али не собираешься жениться? — спросил отец, кинув на сына насмешливый взгляд.

— Некогда, отец, некогда, — сказал Дмитрий. Он думал о том, как начать разговор о замужестве сестры. Но его начали мать и отец, сами не ведая о том.

— А вон у дружка твово, Прошина, видно, есть время на это, — кольнул старик.

— Он свою невесту нашел, а моя, наверное, еще не подросла, — спокойно проговорил Дмитрий, взглянув на Анечку, будто ища у нее поддержки.

— Это какую невесту он нашел? Уж не Анечку ли нашу? — Мать исподлобья посмотрела на сына и дочь.

— Именно ее, мама! — подтвердил Дмитрий.

— Мы с Анечкой говорили об этом, — продолжала Алевтина Алексеевна, — могу повторить: пусть Василий выбросит эту блажь из головы — Анечка музыкально одаренная девушка, ее ждет консерватория, Московская или Петроградская.

— Мама, никуда я не поеду! — решительно возразила дочь. — Мы любим друг друга…

— Любим, любим, твердишь, как попугай в клетке, — сама еще не понимаешь, что это такое. Рано этим забивать голову, — не сдавалась мать.

— Ну, мама, как ты не понимаешь? Быть любимой — это значит быть счастливой. Любовь — это сама жизнь! — горячо проговорила Анечка и смолкла, опустив взгляд. Глаза ее наполнились слезами.

— Любить и быть любимым — это, конечно, счастье, — поддержал Дмитрий. — Прошин — отличный парень, добрый, честный, справедливый.

— Разрисовал, хоть на божницу ставь. Анечке еще нет восемнадцати, рано ей думать о замужестве, — отрезал отец.

— Не рано! Я не могу жить без Василия! — воскликнула Анечка, и слезы полились ручьем.

— А ну, прекрати! — крикнул отец. — Распустила нюни! Пока ты под нашей опекой.

Анечка швырнула чайную ложку, выскочила из-за стола и убежала в свою комнату.

— Ну вот что — нашего согласия на брак Анечки и Василия не будет, — сказал отец, хлопнув широкой ладонью по белой льняной скатерти. — Так, мать?

— Так, так, отец, Анечке надо учиться.

— Смотрите не просчитайтесь, нынче не то время, — многозначительно проговорил Дмитрий, подойдя к окну и закуривая.

— Ты не пужай! Мы на своем веку не такое видывали. — Отец, чертыхаясь, подался во двор. За столом осталась одна Алевтина Алексеевна, тихо утиравшая слезы.

Утром, придя на работу, Дмитрий позвонил Прошину. Тот сразу же догадался о причине звонка и, отложив все дела, побежал к другу, их кабинеты были в разных концах здания.

Дмитрий поднялся ему навстречу, полол руку.

— Слушай, Василий, ни фига не получается, — начал он.

— О чем ты? — удивился Прошин, ждавший сообщения о разговоре Дмитрия с родителями, но такое начало сбило его с толку.

— О том самом. Вчера разговаривал с отцом и матерью, слышать не хотят: говорят, рано, ей надо учиться, — сказал Дмитрий, растягивая слова.

— И что же теперь? — тихо проговорил Василий.

— Мой совет такой: зарегистрируйтесь без их согласия, поплачут, поворчат — смирятся.

— Надо с Аней посоветоваться, как она.

— Советуйтесь, я свою миссию выполнил.

— Спасибо, Дмитрий, ты оказался верным другом! — Расстроенный Прошин ушел к себе.

В коридоре его встретил секретарь, высокий, чернявый паренек, с юношеским пушком вместо усов.

— Вас товарищ Голиков разыскивает. Скорее!

— Чего стряслось? — спросил Прошин, прибавляя шаг.

— Не знаю, сказал: «Срочно найдите!»

— Ты где пропадаешь? Садись, — уполномоченный показал взглядом на старое продавленное кресло.

— В милицию, к Дмитрию Николаевичу заходил.

— Ну ладно. От Ивана никаких вестей нет? — спросил Голиков.

О том, что побег Ивана Митюхина организован в интересах чекистской работы, знали только два человека: Голиков и Прошин. Митюхин клятвенно обещал чекистам помочь в ликвидации банды Недосекина. План побега был заранее продуман, две доски задней стенки уборной держались лишь на верхних гвоздях и легко раздвигались.

Прошина покорила откровенность Митюхина, поэтому он и выступил с предложением вернуть его в банду с соответствующим поручением. Уполномоченный уездного отдела ГПУ — так теперь назывался уполномоченный ЧК — не сразу согласился со столь рискованным мероприятием, лично встретился и побеседовал с Митюхиным. И вот теперь у каждого из них, и у Голикова и у Прошина, вдруг появилось сомнение — правильно ли они поступили, пойдя на такой риск?