Кларисе Лиспектор - Осажденный город

— Одиннадцать, — сказал лейтенант Фелипе. И едва он это сказал, как часы на колокольне пробили первый удар, златозвонкий, торжественный. Люди замерли на мгновенье, слушая пространство… пока маленькая хоругвь в руке ангела, там, наверху, не остановилась, задрожав. Но внезапно фейерверк вспыхнул и зашипел сквозь колокольный звон. Толпа, вырванная из краткой дремы, в какую погрузилась, резко вздрогнула, и снова взорвались крики на карусели.

Над головами фонари померкли, зыбля перспективу; ларьки и палатки возникали там и сям пузырями дождя. Когда Фелипе и Лукресия дошли до гущи гулянья, колокол дрогнул над ночью, наполнив трепетом религиозный праздник, — движение толпы стало более жадным и более свободным. Народ нахлынул, чтоб восславить предместье и его святого, и средь темноты церковный двор так и сиял. Мешаясь с гарью хлопушек, жар ликера красил лица тоской и тенью. Профили и фасы то появлялись, то исчезали.

Лукресия оказалась так близко от чьих-то губ, что они улыбнулись ей. Трудно было различить, улыбаются ли они кому-то другому, затерянному в толпе. Девушка тоже притворилась, что говорит с Фелипе, глядя какому-то незнакомцу в глаза, где отражался свет фонарей: «Какая ночь!..» — сказала она неизвестному, и оба лица заколебались — карусель освещала в своем верчении воздух, дрожащие огни разлетались вокруг…

Если суждено было произойти чему-то необычайному в предместье, то происшествие ворвалось бы в круг, где матери теряли детей и кричать было бесполезно: церковная площадь будто вся качалась… И потрескивала жареными на костре каштанами. Сонные, упрямые, люди толкали друг друга локтями, пока не пробирались в молчаливый хоровод, образовавшийся вокруг огня.

Подойдя вплотную к огню, останавливались с разрумяненными лицами и смотрели.

Пламя утончало движенья, головы покачивались мягко, как заводные. Немногие участники вечерней процессии, еще в своих обтянутых и шелковистых костюмах, смешивались со смотрящими на огонь. В короне из цветной бумаги, бессонная девочка встряхивала кудрями — была суббота, стемнело. Под полями шляпы едва освещенное лицо Лукресии становилось то нежным, то уродливым. Она наблюдала. На лице было тихое внимание, без хитрости, черные глаза следили за переливами огня, на шляпе был приколот цветок.

Фелипе снова повлек ее куда-то, и оба шли теперь неведомо куда сквозь толпу, раздвигая ее руками, толкаясь. Лукресия улыбалась, довольная. Голову она тянула вперед, но тело едва могло сдвинуться с места, потому что праздник внезапно сжимался вокруг, словно по всем пробегала какая-то далекая, изначальная судорога. Она попыталась выпростать по крайней мере одну руку и поправить съехавшую на самые глаза шляпу, которая придавала ее веселому лицу ужасающее какое-то выражение. Но Фелипе крепко держал ее за локоть, защищая и смеясь…

Лейтенант возвышался над всеми и смеялся, глядя в небо…

Молодая девушка с трудом выносила этот свободный смех, который был в некотором роде насмешкой чужеземца над жалким празднеством предместья Сан-Жералдо. Хоть она сама и не вполне сумела приобщиться к бурной радости, которая то, казалось, вспыхивала средь замерших у костра, то срывалась с крутящихся лошадок карусели, — она все же искала взглядом места, откуда пробивалось ликованье. Как определить, где центр любого предместья?.. Фелипе был в военной форме. Делая вид, что опирается на него, девушка скользила пальцами по большим пуговицам, задумчиво, ослеп-ленно… И вдруг они оказались вне праздничной толпы.

Они очутились в темной почти пустоте, потому что толпа сгущалась вблизи музыкальной команды, как бы замыкая круг. Извне было даже странно видеть, как горожане толкали друг друга: те, чьи спины уже выдавались в пустое пространство, сражались за место в толкучке, как лунатики. Молодой лейтенант и девушка смотрели на все это, стряхивая пыль с одежды. В этот момент часы на башне начали бить, протяжно и умиротворенно… Часы на колокольне всколыхнули воздух более мощно, мешаясь с певучестью тех, первых звуков. Лукресия испугалась: лейтенант с трудом держался рядом. А вдруг толпа их разделит? Она почти бежала. Главное событие этой ночи в Сан-Жерал-до еще даже не предугадывалось, городок был еще чудесным образом неуязвим — Фелипе смеялся раздраженно: «Не беги так, девочка!» Они загнули за угол и очутились на площади, мощенной камнем. Башня еще содрогалась от боя часов.