Александр Сытин - Мертвые всадники

— Кысмет,—пробормотал Кадырбай и пошел к мясникам. Тут говорили о новом беке. Он назначил такой высокий сбор с приводимого на базар скота, что никто не хотел ни покупать, ни продавать, и Кадырбай пошел назад. Когда он стал отвязывать барана, из толпы вышел базарный аксакал.

— Это твой баран?

— Иок (нет), — с живостью ответил Кадырбай.

Давай тогда его сюда. Я через сарбаза — глашатая найду хозяина.

— Мой, мой! — взмолился Кадырбай, и аксакал взял с него четыре деньги вместо двух, чтобы он не дурачил базарное начальство.

Было уже темно, когда Кадырбай вернулся домой. Ханум сидела на дворе у котла, снятого с очага, а маленький Селим неподвижно смотрел на огонь в ожидании ужина. Когда Ханум наполнила маставой кисы и разложила лепешки на железном подносе, маленький Селим повернулся к отцу.

Ата! Пока ты был на базаре, приходил сосед и рассказал про джураду. Он сказал, что она роджиль. Хорошо было бы взять круглый камень и возить по ней, чтобы она вся издохла.

Кадырбай перестал есть и засмеялся.

— Селим, ты дитя. Когда, однажды, в пустыне, пророк ложился спать, у его изголовья села джурада, и мудрый пророк прочел на ее крыльях надпись: „Нас девяносто девять пород, но если бы было сто, то мы съели бы весь мир". Пророк стал молиться Аллаху, чтобы он уменьшил рот джурады наполовину, поэтому у нее в углах сросся рот. А когда после этого пророк принимал подарки от всякой твари и выслушивал просьбы всех, к нему приполз муравей и, притащив ногу саранчи, поклялся в своей вечной вражде к ней. То же самое обещал пророку розовый скворец, который повсюду сопровождает джураду —и этого довольно. Человек не должен мешаться в дела Аллаха.

Селим сидел и слушал, но Кадырбай послал его спать, а когда он ушел, Кадырбай ласково обратился к своей жене и сказал:

— Не будь печальной, пойди, укрой сына и не думай ни о чем. В прошлую джами (пятницу) мулла в мечети сказал, что Мубарек, друг пророка, когда ехал с кровавой битвы с неверными, то так сказал своим друзьям: „Тот, кто встает ночью и укрывает своих детей одеялом, более достоин, чем герой".

Ханум покраснела и улыбнулась, а Кадырбай поцеловал ее и пошел спать.

2

Огонь полей

Небо стало светлым, и ясные лучи месяца померкли. Гомон птиц на старом карагаче разбудил Селима, и он высунул голову из-под одеяла. Летом он всегда спал здесь, на дворе, около наполненного водой хауза. Здесь было прохладнее. Поверх плоской крыши соседа ему был виден невысокий минарет, весь обложенный зелеными и синими изразцами. На круглом куполе минарета аист свил такое большое гнездо, что сверху всей башни минарета торчали сучья. По целым часам стоял он на одной ноге, и Кадырбай называл его сарбазом (часовым), потому что он хлопал клювом так громко, что его было слышно на базаре. Лист распустил большие белые крылья и медленно скользнул вниз. Сейчас же над гнездом выставилось несколько голых голов с длинными клювами. Вот между колонн минарета показался мулла. Он всегда начинал первым утренний призыв к намазу (молитве). Он слегка перегнулся через перила, поднял руки к небу и запел. Потом в одной, потом в другой стороне с дальних минаретов откликнулись муллы, и монотонные голоса стали перекликаться в прозрачном свежем воздухе.

Изразцы минарета загорелись малиново-красными пятнами утренней зари, и небо стало сразу глубоким и синим. Солнечные лучи осветили синий изразцовый купол, так что стала видна каждая трещина; и сук гнезда, и белая одежда муллы, и его синяя борода стали красными.

Где-то заскрипело колесо арбы, на улице послышался голос пешехода, и кишлак проснулся. Началась обычная жизнь.

Селим встал, чтобы итти к хаузу умываться, и подумал, что надо не забыть сказать отцу убрать в сарай деревянный плуг, который лежал в углу двора. Как вдруг на улице послышался говор, потом крик нескольких голосов, и кто-то застучал в калитку с улицы, отчаянно закричав:

— Кадырбай, джурада кельды! (саранча пришла).—Потом раздался топот ног по улице и плач женщины в соседнем дворе. Селим набросил на себя халат. Из дома выскочил заспанный Кадырбай и спросил:

— Что он сказал?

— Джурада пришла, повторил Селим дрогнувшим голосом, и Кадырбай бросился к воротам, а Селим последовал за ним. Изо всех ворот выскакивали люди и бежали бегом, сами не зная за чем, а из открытых ворот слышался плач женщин. Хотя поля и бахчи были кругом всего кишлака, но все бежали в ту сторону, откуда было видно бекство Мугафара.