Тодор Кондов - Передает «Боевой»

— Какой смысл?

— Просто у царя станет меньше врагов.

Воцарилось молчание. Фон Брукман представил себе, какой эффект даст подобная мера, каков будет отзвук во дворце, среди генералитета и политических деятелей царства. Но разве Никифоров не ценнее живой? Разве он не приманка, с помощью которой можно выявить и схватить наивных, видящих в мечтах, как красные полки маршируют по Софии?

— Свое мнение я сообщу завтра вечером, господин генерал. — Полковник кивнул и попытался налить коньяк, но никак не мог попасть в бокал и лил его на скатерть. Рука военного атташе дрожала. Раз один генерал покушается на другого, чтобы ликвидировать его, значит, дела обстоят не так, как их преподносят в официальных бюллетенях информационных служб. И положение не столь стабильно, как это кажется с балкона дворца или из окна министерства внутренних дел.

Кочо Стоянов пришел в Дирекцию полиции после полуночи. Гешев сидел без сил в глубоком кресле и шепотом давал распоряжение одному из полицейских сварить тройную дозу кофе и не класть много сахара.

Он даже не встал. Только махнул рукой:

— Только что отправил Пеева в камеру. Из сил выбился. Немцы взялись за него со своими машинками, пускали ему кровь, жгли раскаленным железом. Тот терял сознание. Они приводили его в чувство. Потом все начиналось сначала. Вызывал его, чтобы допросить, а он — ни слова. Не знаю, как ему развязать язык.

Генерал сел рядом с полицейским.

— Послушай, давай прикончим Никифорова.

Гешев вытаращил на него глаза.

— Никифорова? Так он же еще ничего не рассказал нам!

Они замолчали. Оба знали, что это значит: его величество хочет знать, есть ли другие генералы, замешанные в деле Пеева и работавшие на советскую разведку, не готовили ли Пеев и Никифоров военный переворот, а если да, то кто участвовал в заговоре? Надо заставить обоих рассказать все.

— Прикажи снова привести мне Пеева!

Гешев развел руками и сказал:

— Невозможно. Если соблаговолите посмотреть на него, поймете почему. Еще один удар — и он умрет. Он не нужен мне мертвый. Мне за это голову оторвут. Немцы умеют работать так, чтобы допрашиваемый оставался на грани смерти, но не умирал. Вот так-то, господин генерал.

Стоянов ругался себе под нос. Руки у него дрожали.

— Что же это получается, Гешев? Мы вроде сильные, а вот…

— Не знаю, господин генерал. Если бы была моя воля, я бы собственными руками ухлопал тысяч пятьдесят.

Разочарованный, генерал встал и вышел из кабинета Гешева. Шофер дремал в машине. При появлении хозяина сразу же вскочил.

— Домой!

— Есть домой!

Он жил один. Без близких. Никого не хотел видеть около себя. Так чувствовал себя много лучше. Генерал дремал в машине, сидя рядом с шофером. Пытался думать, но не мог: слишком много выпил в тот день.

Дома сразу же разделся и лег на диван. Заснул тотчас.

Его разбудил резкий телефонный звонок. Уже наступил день, и солнце ярко освещало комнату. Он поднял трубку и замер. Звонил секретарь Богдана Филова. В трубке послышался хриплый голос:

— Очень прошу вас, господин Стоянов, будьте любезны прийти к господину профессору до обеда. Собственно говоря, лучше всего немедленно.

Богдан Филов. Первый человек в Болгарии. Самый надежный приятель фюрера. Доверенный человек царства и царя. Человек, сделавший блестящую политическую карьеру. Возможно, потому что умел лучше всех кланяться и хитрее всех обделывать свои делишки. А когда понадобится, действовать без компромиссов. Генерал начал лихорадочно одеваться. Он знал, что означает благосклонность Филова в этой стране, потому и не хотел ничем рисковать перед господином профессором.

Богдан Филов принял генерала холодно. Хотя бы сделал вид, что хочет встать. Нет. Он вел себя как хозяин.

— Садись, Кочо. Садись.

Генерал сел в кресло и положил фуражку на колено. Пригладил волосы. Успокоился. Богдан Филов просто так не вызывает. На пустяки он не станет тратить время.

— Ну, как там с партизанами? Надеюсь, скоро покончишь с ними?

Генерал знал, что не из-за этого его вызвали сюда, и машинально проговорил:

— Постараюсь, господин профессор.

— Хорошо, Кочо, хорошо. И все же я не понимаю, зачем тебе понадобился Никифоров. Уж не думаешь ли ты, что мне приятно сознавать, что он существует?

Ошеломленный, генерал молчал. Он не очень-то разбирался в дипломатии и вряд ли мог предположить, каковы же соображения «самого первого человека».

— Так, Кочо, так. Нельзя делать из Никифорова героя. Никифорову предстоит еще заговорить. И не думай, что только он подключился к работе на московскую разведку.