Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Офицер рейха заулыбался. В этой стране каждый рвущийся к власти делает какое-нибудь предложение. Оно должно помочь уничтожить противников правительства и царя, покончить с сопротивлением коммунистов, поднять царство чуть ли не до облаков. А в основе всего этого непременно какое-нибудь вымогательство, которое кассир доктора Делиуса удовлетворяет, расплачиваясь шахтовскими банкнотами. Даже генералы и те не являются исключением. Они напоминают обанкротившихся бакалейщиков, распродающих устаревшие пропыленные товары с витрины своих магазинчиков: пронафталиненный патриотизм, свое «рыцарство», верноподданничество. Фон Брукман ненавидел этих господ. Знал, что и они ненавидят его из-за высокомерия. Им не нравилась в нем самоуверенность, вера только в оружие и газовые камеры, о которых в последнее время ходили ужасающие слухи.

— Слушаю вас, господин генерал. Не думал, что вы просите об официальной встрече в подобном неприглядном заведении.

Генерала это возмутило, но он не подал виду. Окольными путями он уже достиг самого существенного пункта своей программы: он доказал, что немцы готовы прийти на встречу, если ждут от нее какой-нибудь пользы, даже если она произойдет на кладбище или в карьере за кирпичным заводом.

А взбесился он потому, что фон Брукман, хотя и изображал шокированного аристократа, отнюдь не скрывал своего удовлетворения тем фактом, что генерал с таким интересом ждет его.

— Предстоит провести одну очень важную операцию. Для борьбы с партизанами мы решили организовать блокаду Розовой долины и района Софии. Но, господин Брукман, мне хотелось бы узнать, кто же, занимая один из самых высоких постов, роет нам могилу?

Немец заинтересовался. Улыбнулся. Поднял бокал. Кочо Стоянов, делая вид, что рассматривает содержимое бокала, заговорил своим глухим голосом:

— Мне кажется, что деятельность обоих генералов, я имею к виду Заимова в прошлом и Никифорова, в этом году не есть нечто обособленное. Сомневаюсь в каждом. Не могу поделиться этим ни с полицией, ни с полковником Костовым из РО. Хочу понять, кто готовится продать царя. Хочу устроить чистку среди генералитета и высших кругов офицерства. Хочу нанести удар по всем левым силам армии. Хочу получить свободу действий против всего левого. Хочу расчистить путь для проведения националистической политики вашего германского типа. Без глупого парламентаризма… наш парламентаризм — всего лишь пародия на парламентаризм.

Фон Брукман тупо смотрел на дрожащую руку генерала и пытался понять, что так волнует его. Он безошибочно читал мысли своего собеседника. Да, вот еще один. Антонеску. Пока Кочо Стоянов подходящая фигура, но, если положение в Болгарии усложнится, если большевики все же дойдут до Дуная, его присутствие здесь только расстроит перспективные планы военной разведки на Балканах. Да, если потребуется, Балканами можно пожертвовать. Но агентурой — никогда. А Кочо в любом случае будет нужен, если фронт приблизится к устью великой реки.

— Господин генерал, как мне стало известно, к ведению следствия по делу доктора Пеева привлечены опытные следователи. Позиция этого большевика любого может вывести из равновесия. Он считает, что служение Москве — в интересах Болгарии. Но ведь оно направлено против моего отечества. Поэтому наши люди должны вырвать у него имена интересующих вас генералов.

— А Никифоров?

— О нем… — Фон Брукман пожал плечами, потому что Кочо Стоянов перешел на визг, вскочил со своего места и встал в такую позу, словно собирался замахнуться для удара. — В отношении его ваш государь… его величество имеет некоторые соображения. Думаю, что он пожелает, чтобы к нему привели арестованного генерала. Если вам удастся присутствовать на этой встрече…

Откинувшись в кресло, Кочо Стоянов молчал. Встреча с немцем явилась для него ушатом холодной воды. Он не мог не заметить, что за сообщением о вероятной встрече царя с разжалованным генералом скрывается угроза его намерениям. Неужели его величество уже проявляет беспокойство по поводу того, как скажется исход войны на нем самом? Что он собирается предпринять? Кто советует ему поступать именно так? Не левые же силы, которые в той или иной форме поднимают голову, чтобы бороться против него, против самого верного короне офицера?

— Господин Брукман, не знаю, что подумают в Берлине о моих намерениях, но в ближайшее время я попытаюсь прикончить Никифорова.

Военный атташе рейха поперхнулся: