Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

Дверь снова открылась и захлопнулась. Великан попросту вышвырнул буяна на улицу. Я тихо шепнул Минхёку, чтобы при удобном случае он незаметно вышел и проследил за этим парнем.

Му, вновь любезный и приветливый, вернулся к нам и ещё раз извинился за беспокойство:

— Дело приходится иметь с самыми разными людьми. А оружие — это сплошная головная боль. Мало того, что солдаты то и дело пытаются заложить казённое, так попадаются ещё и такие бездельники!

Посчитав, что со стороны разговор мог звучать не в его пользу, он решил поведать нам всю историю. Прошлой зимой в лавку зашёл молодой человек и горестно поведал, что он на мели и вынужден заложить самое дорогое, что у него есть, — отцовский меч. Был уже вечер, в это время в ломбардах предпочитают не принимать новых вещей в заклад: при скудном освещении трудно убедиться в их качестве, — но Му, по его словам, «решил пожалеть несчастного». Удостоверившись, что на клинке не было проставлено государственного клейма, он предложил парню десять связок монет и срок в полгода. Тот согласился, и меч занял место на полке.

Через восемь месяцев, проводя ревизию невыкупленных вещей, достопочтенный Му ещё раз осмотрел меч, который теперь показался ему не таким простым, как вначале. Антиквар, которому он его показал, после тщательного изучения сообщил, что клинок стоит раз в двадцать дороже.

— Старочуская ковка, так-то! — весомо сказал Му, поглаживая бороду. — Этому клинку не меньше двухсот лет, и, разумеется, он не может быть для этого голодранца фамильной драгоценностью — иначе бы он так не продешевил! Но вот пару дней назад он является снова с намерением его выкупить — за десять лян. А я уже очистил его, восстановил инкрустацию и выставил на продажу за двести. Разбойник в крик! В драку! Из-за таких-то и держу охрану.

— А можно взглянуть на такое сокровище? — спросил я.

На стойке тут же возникла высокая коробка, обитая чёрным бархатом. Внутри на деревянной подставке покоился короткий — в две пяди длиной — меч. На блестящем лезвии был вытравлен узор: два играющих дракона. Он же повторялся на рукояти, навершие венчали четыре камня в форме созвездия Лэйского Дворца. Я перевёл взгляд на Мэйлинь, она коротко кивнула. Достопочтенный Му тут же согласился сбавить цену вполовину — в зачёт шероховатостей, которые остроглазая девушка нашла у него в отчётах. Он несколько приуныл, когда я предложил оплатить покупку из денег, остающихся на счёте моего отца, но в итоге согласился и на это.

Меч занял место у меня на поясе, «гранаты» Мэйлинь сложила в походную сумку. Процентщик проводил меня к столику и предложил составить новую верительную бирку. Он, наверное, привык, что дуншаньские чудаки делают это непременно в стихах. Некоторое время я молча смотрел на широкую гладкую дощечку. Мне хотелось написать так, как написал бы мой отец.

— Ничего не приходит на ум? — спросила Мэйлинь. Как и тогда, она встала у меня за спиной и смотрела через плечо. — Можно я попробую?

Она обмакнула кисточку в тушь и бисерными иероглифами вывела:

Эти стихи я и разломил надвое, отдав верхнюю часть Му, а нижнюю оставив при себе. И с тех пор не нашёл ответа, правильно ли я выбрал из двух половинок.

Минхёк ждал нас на улице. Как и можно было ожидать, несчастный залогодатель повозмущался на улице и, не рискнув ещё раз поспорить с охранником, отправился горевать в ближайший трактир. Горе его было велико, так что мы шли, не торопясь, и заметили его ещё с улицы: парень сидел в кабинете на третьем этаже у самого окна и одну за другой опрокидывал в рот винные чарки. Мы заняли кабинет по соседству. Сделав заказ, я оставил своих спутников и нанёс визит уже изрядно захмелевшему юноше. Ему было лет семнадцать. Одежда и внешний вид выдавали обычного городского бездельника; впрочем, сложения он был хорошего и мог бы, скажем, сделать карьеру военного. Парень не обратил внимания на моё появление на пороге, и пришлось кашлянуть, чтобы он развернул ко мне свою бычью голову.