Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

Уже у моста я, обернувшись, бросил последний взгляд на место страшного сражения, и мне показалось, что я вижу на площадке фигуру человека в плетёной крестьянской шляпе.

Как и предсказывал Доу Ифу, до хутора мы добрались только на следующий день, ближе к полудню. Тяжелораненых оставили на попечение местного трактирщика, прочим пострадавшим повторно обработали раны, наложили швы и повязки. Сюаньчжи купили гроб, и Айго вместе с другими слугами кремировали тело.

За всё время дальнейшего пути я не слышал ни единой шутки о Дуншане или последователях «матушки Кён».

Остаток путешествия прошёл без потерь, если не считать третьего лиянского делегата, который всё же решил остаться на излечение в Бэйлуне: раны, полученные в той битве, начали гноиться, и через пару суток он почти полностью лишился зрения. Встречи с гуйшэнями происходили теперь каждый день, но Доу Ифу был прав: чаще всего налёт удавалось переждать в укрытии. В те же редкие случаи, когда нужно было отбиваться, я со своим истерзанным плечом не принимал в этом участие. Айго как верный страж всегда стоял рядом, защищая меня от чудовищ и собственного бестолкового геройства. Мы теперь приобрели некоторое внешнее сходство: добрую часть пути моё израненное и воспалённое лицо оставалось наполовину красным. Позже воспаление спало, и остались шрамы, которыми я поначалу даже гордился, считая, что они придают мне вид человека бывалого и смелого.

Доу разметил путь так, чтобы всякий вечер мы прибывали в город, деревню или на хутор, хоть в этой местности их было и не так много. Привалы и ужины проходили в беседах. О многом из того, что я узнал тогда, мне впоследствии доводилось слышать неоднократно. Разумеется, этот подорожный обмен мнениями не отличался той степенью крамольной откровенности, что памятная беседа с господином Чхве, но среди всех многочисленных словесных поклонов в сторону императора и тайцзинского нобилитета явственно проглядывалось недовольство молодых чиновников положением в столице и стране. Особенно же доставалось фаворитке государя, красавице Шэн, которая недавно получила титул второй императрицы и обосновалась в Лазурном дворце.

Не знаю, как обстоят дела там, куда я следую, но, коль скоро речь об этом зашла, скажу, что в горной стране многожёнство не принято и в некоторых областях влечёт за собой суровое наказание, однако на императора это правило не распространяется: ему разрешается иметь двух жён. Этот обычай, насколько я знаю из хроник, пошёл не сразу. Первым, кто при живой супруге женился повторно, стал государь Триумфатор, пятый правитель страны. Он долго не решался, но сановник Ли Минь (впоследствии старший министр-блюститель нравов) очень своевременно подал «нижайшее прошение», в котором умолял императора «привести земное в соответствие с небесным». «Государь, — писал он, — подобен солнцу, затмевающему собой все прочие светила. Но солнце в его пути по небосклону сопровождают две луны: Нефритовая и Лазурная. Сколь тоскливо было бы небо без любой из них!» Прошение пришлось Триумфатору по душе, и он великодушно его удовлетворил.

Жёны императоров зачастую происходили из именитых чиновничьих фамилий, но бывало и обратное: умная и энергичная девица из незнатной семьи приводила свою родню к вершинам почёта и государственной власти, как это сейчас происходило и с Шэнами. Иногда правители осознанно потворствовали такой семейственности, желая создать противовес существующей знати, а порой императрицы происходили из двух враждующих родов, что, разумеется, имело для страны самые серьёзные последствия. При том же Триумфаторе итогом столичных усобиц стал подъём преступных тайных обществ, чья мятежные идеи неизменно облекались в мистическую форму. Наиболее значимым из них стало «Течение девяти принципов», о котором ещё будет повод рассказать подробнее. В те времена из-за него полыхал весь северо-восток, и отпавшие области пришлось пришивать к стране железом и кровью. А полторы сотни лет назад из-за борьбы за влияние в Тайцзине от государства отложилась южная область Чу (причины, правда, были несколько иные, но и здесь не обошлось без интриг на женской половине Запретного города), и вернуть её так и не удалось.

Иллюстрацией того, как проходили беседы по пути в Сяоянь, может послужить следующий эпизод. Когда мы прибыли в Бэйлун, нас любезно пригласил в своё загородное поместье господин Лю Эрфань, известный меценат и коллекционер музыкальных инструментов. Узнав, что в составе делегации идёт инспектор Чжэн, также бэйлунец и превосходный игрок на цитре, Лю после ужина попросил его показать своё мастерство и велел слугам принести семиструнную цитру Юйцинь, сделанную сто лет назад по распоряжению государя Юного. Для дек тогда выбрали древнейший кипарис, росший на юэском склоне ещё с Золотого века. Дерево сушили в течение пятнадцати лет, затем деки в тридцать слоёв покрыли лаком, который богато украсили резьбой и искусной нефритовой инкрустацией. Лучшие поставщики шёлка состязались за право поднести дворцовым мастерам семь тонких шёлковых струн. Царственный заказчик не дожил до окончания работ, но получилось настоящее музыкальное сокровище. Отказаться от столь почётного приглашения было невозможно, и Чжэн, сев за инструмент, исполнил третью часть пьесы «Знамения осени», написанной на стихи Пао-цзы. Сами стихи не звучали, но вот этот фрагмент: