Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

Вслед за мной вышли Айго, ещё несколько слуг и третий чиновник от Лияна. Стая резко взяла вверх, поднялась над площадкой и начала кружить, выискивая наше уязвимое место.

— Лук бы сейчас. Или огня хотя бы… — произнёс И, не сводя глаз с противника. — Огня, кто-нибудь! — крикнул он в пещеру.

— Не поможет, — сказал Доу, удобнее перехватывая палаш. — Смотри, сколько их. Что́ им твой огонь?

Мы стояли, словно ощетинившийся дикобраз — слуги с алебардами и мы с клинками. Гуйшэни перестали летать кругами и начали сновать в видимом беспорядке. Я устал стоять, угрожающе подняв оружие и глядя вверх. Шея затекла, руки тоже, а летуны и не думали нападать.

— Изматывают, — сказал И. — Видят, что луков у нас нет.

— Справимся и так, — ответил Доу. — Ты только атаку не пропусти.

Гуйшэни внезапно успокоились, и всей стаей, сложив крылья, уселись на каменном гребне у нас над головами — как городские голуби садятся ворковать на балку дома. Мы развернулись в их сторону. Не может же эта игра в кошки-мышки продолжаться вечно. Доу Ифу опустил палаш, и мы поняли, что можно отдохнуть. Гуйшэнь взлетает не мгновенно, и мы успеем в случае чего взять оружие на изготовку. Так продолжалось несколько минут. И вот — вновь шелест крыльев. На этот раз в воздух поднялась только половина стаи. Я понял, что теперь они могут сколько угодно меняться, пока не утомят нас окончательно. И Мэнкун подобрал камень и швырнул в сидящих. Он не долетелел полтора локтя, чудовища даже не шелохнулись. В руках у Айго появилась импровизированная праща. Второй камень достиг цели: один противник рухнул вниз и тут же был разрублен надвое. Вся стая взвилась в небо.

— Сейчас начнётся, — пообещал Доу.

И началось.

Гуйшэни разделились на два клина — побольше и поменьше — и устроили против нас две атаки — ложную и настоящую. Ложная отвлекла на себя лиянцев. Настоящая обрушилась на тот край, где стоял я. Не знаю, почему они выбрали именно меня — вероятно, посчитали наименее серьёзным противником, — но я оказался сбит с ног, не успев нанести ни одного удара. Острые зубы и когти разодрали мне правое плечо и правую сторону лица. Глаз чудом уцелел. От удара о камень я потерял сознание и, конечно бы, погиб, если бы не Айго. Он точным ударом убил чудовище, которое уже собиралось перегрызть мне горло, и, рискуя собой, оттащил меня в пещеру. Затем вновь выскочил наружу и присоединился к защищавшимся.

За то время, что я лежал без сознания, кто-то заботливо обработал и перевязал мои раны, но правая рука не слушалась, и орудовать клинком я не мог. Открыв глаза, я, как заворожённый, смотрел в просвет пещеры, видел, как мечутся тени, и слушал крики и звуки ударов. И наконец опомнился:

— Огня! Вас же просили: огня!

Кто-то передал мне зажжённый факел, я, схватив его левой рукой, выбежал туда, где шла битва. Площадка была усеяна развороченными телами гуйшэней. У отвесной каменной стены лежали раненые, и Айго, сменив алебарду на палаш, не подпускал к ним чудовищ. Я разыскал И Мэнкуна и протянул ему факел.

— Теперь уж не нужно, — сказал он и, отерев пот со лба, кивнул в небо. Крылатые противники (их оставалось шестеро) улетали прочь. — Победа, видишь?

Она досталась нам дорогой ценой. Глава делегации и его помощник почти не пострадали, но их товарища нельзя было узнать — настолько обезображенным стало его лицо. Тяжелее всего пришлось слугам. Из них всех на ногах оставались только Айго и денщик господина Доу. На остальных было страшно смотреть: изуродованные руки и ноги, пропоротые бока и животы — никто из них, разумеется, не осилил бы путь до Сяояня. Слуги, высыпавшие из пещеры, перевязывали раненых. Вдруг кто-то вскрикнул: «Сюаньчжи насмерть!» Так звали молодого слугу И Мэнкуна. Когда с бинтами и мазями дошли до него, оказалось, что у Сюаньчжи пробита голова и сердце уже не бьётся. Традиция требовала омыть тело и провести сожжение. Но на всей горе не было ни воды, ни деревьев.

— До хутора, вы говорили, идти четыре часа? — спросил я.

Доу Ифу кисло улыбнулся:

— Сейчас уже все восемь. Ночевать будем под открытым небом.

— Сюаньчжи был неприхотлив, — сказал И. — Лучше, наверное, просто спустить тело в туман.

Мы промолчали. Я подумал, что это, наверное, разумнее всего. Кровь неистово пульсировала в висках, и вдруг вспомнился речитатив из трактата Люй-цзы:

Долг перед мёртвым — как перед живым.

Мёртвый не взыщет. За мёртвого взыщется.

Доу вкратце рассказал, как мы будем идти теперь. За каждым раненым закреплялся поводырь. За теми, кто получил тяжёлые раны, — двое. Идти по крутым склонам и мостам и при этом нести другого, было опасно, но выбирать не приходилось. На какое-то время я потерял из виду Айго, а когда увидел вновь, вместо ранца у него за спиной был свёрнутый калачиком и обтянутый верёвками труп Сюаньчжи. Айго молча прошёл среди нас и устремился по каменистой тропинке вниз — к новому мосту. Первым. Как будто кроме него больше никого не было. И мы молча пошли за ним.