Алишер Навои - Язык птиц

Создан избранным быть, он в величье таком
В сонме ангелов признанным стал вожаком.

В сонме ангелов чтимый, он люб был собратьям,
А отвергший его был покаран проклятьем.

35 Было так: среди джиннов и ангелов главный,
Над вселенной он властвовал волей державной. [8] Джинны — злые духи, демоны.

Долго — тысячи лет — он радетельным был,
Перед волей творца благодетельным был.

Ни единого места в природе не сыщешь,
И на всем голубом небосводе не сыщешь,

Где бы он преклоненья пред богом не ведал,
Где бы счастья в смиренье убогом не ведал.

И, познавши добра благодатную суть,
Он без думы о боге не мог и вздохнуть.8

40 Но, познав единение с высшей святыней,
Преисполнил он душу и сердце гордыней.

Взор от дива того отрешив дерзновенно,
Он с собратьями уж не склонялся смиренно.

Не склонив головы, и с корыстью в уме,
Он увяз головою в позорном ярме.

Он связал себе шею повязкой собачьей,
Он сдавил себе сердце острасткой собачьей.

Стал он людям злодеем заклятым навеки,
Стал для веры врагом-супостатом навеки.

45 И до судного дня лишь беду ему знать,
И жестокую кару в аду ему знать.

Так вот доблестный муж, знавший высшую славу,
От гордыни поддался строптивому нраву.

И навеки проклятым презренный пребудет,
Грех его назиданьем вселенной пребудет.

Бог из горсточки праха создал существо,
Чудо чуд человеческий образ его!

И, явив себя людям сокрытою тайной,
Среди всех наделил он их властью бескрайной.

50 Но один за строптивость покаран был богом,
А покорный вознесся в величии строгом.

Одному — быть избранником бог повелел,
Быть другому изгнанником бог повелел.

Одному — жить навеки с поклятьем судил он,
А другому — быть другом собратьям судил он.

Кто бы что ни свершил — он все видит и знает,
Все, что есть, чего нет — это он совершает.

Людям мудрость его понимать не дано,
Человеку постичь ее не суждено.

55 То деяньем зовут, что создатель содеет,
Только то — разуменье, что он разумеет.

Он один — падишах, не найти ему равных,
И сподвижников нет у него равноправных.

И всему, что создал, ты, творец, — сто. похвал:
Кто бы что ни хвалил — он тебя восхвалял!

Ты один вездесущ, ты — живого услада,
Ты — единство и сила, и мощь, и отрада.

И единство, и суть — все в тебе воплотилось,
Ты — могущество, жизнь, милосердие, милость.

60 Океан твоего милосердья широк,
Как бы волны грехов ни бурлили поток.

О господь, я собою смущен беспредельно,
Изумлен и растерян, смятен беспредельно. [9] Традиционное авторское покаяние.

Своеволием сломлен, гордыней отравлен,
От добра отрешен и злонравьем подавлен.

Опьянило мне душу роптанья вино,
И на сердце от власти пороков темно.

Сотни помыслов гордых мне злоба внушила,
И напала шайтанов несметная сила. [10] Шайтан — дьявол, бес, сатана.

65 Сколько есть их — накинулись стаей большою,
Разорили набегом мне сердце с душою.

Ах, я злую одну несравнимою звал,
Сам влюбленный, ее я любимою звал. [11] Ах, я злую одну несравнимою звал... — В бейтах 66—75 говорится о некоем коварном существе, любовью к которому был одержим Навои. Женский род в этом случае — дань русскому языку перевода, так как тюркские языки грамматической категории рода не знают. «Женская» ориентированность образа при необходимости могла бы быть выражена в оригинале на лексическом уровне, но этого у Навои нет. Жалобы на отчужденность и неверность любимого существа — обычный мотив классической ираноязычной и тюркоязычной поэзии, который может быть понят и как сетование на недостаточную близость к богу в суфийском его понимании и шире — как жалобы на внешние препятствия в осуществлении желанной цели. В поэме Фарид-ад-дина Аттара «Речи птиц», послужившей источником для поэмы Навои (см. наст, изд., с. 268—275), соответствующее покаяние выдержано в истинно суфийском ключе жалоб на грех своего индивидуального, т. е. не в полной мере слитого с богом, бытия. См.: Бертельс Е. Э. Избранные труды: Суфизм и суфийская литература. М.: Наука. Главная редакция восточной литературы. 1965. С. 389. У Навои, не являвшегося истинным суфием, упомянутый мотив может быть истолкован либо как частичная дань суфийской литературной традиции, либо (учитывая неяркую выраженность подлинно суфийских воззрений и общий авторско-исповедальный характер поэмы) как сетования на трудности решения творческой задачи, поставленной им перед собой, и на недостижимость идеала.