Алишер Навои: Стена Искандара

Тот, кто былое кистью оживил,
Завесу над картиной приоткрыл:

Четыре царских рода власть несли
В пределах обитаемой земли. [1] Четыре царских рода власть несли // В пределах обитаемой земли — Имеются в виду четыре иранские диуастии: легендарная династия первоцарей Пишдадидов, легендарная династия Кейанидов и исторические династии Аршакидов и Сасанидов.

А длилось время их, как помнит свет,
Четыре тысячи и триста лет;

И тридцать шесть еще последних лет
И десять месяцев еще вослед.

То были открыватели цари,
Мирозавоеватели цари.

И мир тысячелетний, и покой
Вкусил при тех владыках род людской.

Но, призванные благо утвердить,
Цари не все успели совершить.

В сей малый срок, что дан живущим в дар,
Взращен был добрым шахом Искандар.

Коль перечислим все его дела,
То всякий скажет: «Слава и хвала!»

Теперь я суть вступленья объясню,
Происхожденья тайну проясню.

Четыре царских рода было. Он
После второй династии рожден.

Когда покинул мир последний кей,
Бахман Дара вселенной правил всей. [2] Когда покинул мир последний кей, // Бахман Дара вселенной правил всей. — Речь идет о последнем царе из династии Кейанидов. Кей — здесь царь. Дара — персидский царь, Дарий III Кодоман (336–330 гг. до н. э.). Бахман — отец Дары.

Дара гордился, что цари земли
Ему покорно дань свою несли.

Тогда в Юнане правил Файлакус,
Его царем признали Рум и Рус. [3] Тогда в Юнане правил Файлакус, // Его царем признали Рум и Рус. — Файлакус — македонский царь Филипп II (359–336 гг. до н. э.) — отец Александра Македонского. Рус — область, в которой обитали восточные славяне и тюркские племена. Однако Навои допускает здесь историческую неточность, говоря о подчиненности русов Филиппу.

Все свойства были царственными в нем;
Он — ангел был в обличии земном.

Чтоб знать его историю, возьми
Прочти царя поэтов Низами.

В сказанье, что как вечный свет горит, [4] В сказанье, что как вечный свет горит. — Имеется в виду поэма Низами «Искандар-наме», одна из пяти поэм «Хамсы».
Он так о Файлакусе говорит:

Хоть в мире счастлив был его удел,
Наследника он — сына — не имел.

Тоской по сыну был он удручен,
Скажи: опоры в жизни был лишен.

И вот однажды, позднею порой,
С охоты возвращался он домой.

И увидал в пустыне властелин
Столпы и стены сумрачных руин.

Врата и свод обрушились давно,
Как сердце, что тоской сокрушено.

В тени руин заснул он, утомлен,
И был дыханьем утра пробужден.

Услышав стон, воспрянул он, глядит:
Пред ним, мертва, роженица лежит.

И с ней — новорожденное дитя,
На гибель обреченное дитя.

Ее мучений день конца достиг…
Был жалобен и слаб младенца крик.

Как будто понимал малютка сын,
Что вот он — беззащитен и один.

А Файлакус? Живое сердце в нем
От состраданья вспыхнуло огнем.